Стертый мальчик

Повисла тишина. Пальцем ноги я закрывал и открывал вентиляцию. Зная, что в мой телефон вбит номер Марка, я вдруг понял: то, о чем я думаю, – правда. Если у тебя есть секрет, если ты что-то недоговариваешь, то начинаешь видеть, что и другие тебе лгут. Профессиональный лжец не только лжет сам, но и различает чужую ложь. Поэтому наставники в ЛД видят пациентов насквозь, легко улавливают ложь? Поэтому Смид и тот блондин относятся ко мне с недоверием?

– Ты голоден?

– Нет. – Тебе я расскажу об этом позже, после церемонии. Нужно дождаться подходящего момента.

– Ты уверен?

– А ты голодна? – Только тебе ведь снова станет противно. Тебя вырвет прямо здесь, в машине.

– Немного.

Машина сделала крутой вираж, ручка выпала из подстаканника и со звоном ударилась о металлическую решетку под моими ногами. Я мог поднять ее, открыть и написать свою исповедь прямо здесь и сейчас, как велели правила «Любви в действии».

– Тогда давай остановимся. – Теперь я понял, как все это меня пугает. Все эти навязанные перемены, лишь бы угодить ему, угодить тебе.

– Давай заедем в автокафе. Что тебе взять?

– Картошку фри. – Но я боюсь потерять тебя. Что станет со мной, если я потеряю тебя? Мне кажется, Бога я уже потерял. Господь перестал говорить со мной, что мне теперь без Него делать? Девятнадцать лет я слышал голос Бога в своих ушах двадцать четыре часа в сутки, как я теперь без Него проживу?

– Картошку фри, пожалуйста, и колу.

Голос из динамика, звон невидимых монет.

– И еще бургер.

– А можно мне наггетсы вместо картошки? – Я ведь даже не представляю себе, что значит быть геем. Не могу представить жизнь, в которой не скрывал бы свою ориентацию и друзья и семья не отвернулись бы от меня.

– Дайте наггетсы вместо картошки.

– Хотя, если честно, я не голоден. – У меня получится. Я должен лишь притвориться, что лечусь, прежде чем рискнуть по-крупному, каким бы этот риск ни был.

– Проголодаешься, – сказала мама и нажала кнопку – стекло заскользило вниз и остановилось, глухо стукнувшись о резину. – Церемония будет долгой, так что рано или поздно поесть ты захочешь. Слава Богу, мы не обязаны оставаться на торжественный прием.

Церковь выглядела именно такой, какой я ее помнил. Стены храма были яркими и белыми, как яичная скорлупа; аккуратные ряды скамеек простирались прямо до сцены. Белый экран занимал почти все место на сцене; из-под экрана виднелся низ большого деревянного голубя, позади которого горела специальная подсветка; ее придумал брат Стивенс, возможно, неосознанно подражая великому католическому художнику Джованни Лоренцо Бернини и его бронзовым лучам в «Экстазе святой Терезы». Белый экран был уродливым пятном в убранстве церкви, закрывая самый красивый ее объект, однако брат Стивенс всегда просил того, кто сидел за проектором, нажать кнопку и свернуть экран в самом конце проповеди, в тот самый миг, когда брат Стивенс призывал людей принять Иисуса Христа, признать его своим личным спасителем.

«Поступите ли вы праведно этим утром? Пойдете ли за Иисусом, куда бы он вас ни повел?»

Экран с жужжанием сворачивался, и перед притихшей аудиторией медленно выплывал голубь, пламенея крыльями. Освещавшие его лучи отражались в купели, в которой брат Стивенс крестил новых прихожан «именем Отца, Сына и Святого Духа». Медленное появление голубя завораживало и часто побуждало многих сделать первый шаг от скамьи к купели. Экстравагантная деталь в аскетичной простоте храма.