Стервам вход воспрещен

Да, возможно, виноват. Я упустил тот момент, когда моя молодая жена ударилась в мистику и оккультизм. Хотя, повторяю, я познакомился с ней в тот момент, когда она уже состояла в этой секте. Не знаю, серьезно ли Марина верила во всю эту хрень или просто пыталась стать «человеком нового поколения», а, может, просто хотела реализовать свой потенциал… В общем, вначале она, человек со среднетехническим образованием, маляр-штукатур, стала преподавателем в воскресной школе гимназии имени Рерихов. Потом гимназия станет частной школой, но Марина все равно будет «преподавать» «Живую этику». Не знаю, учила ли она детей, что такое сглаз, порча, наговор, вампиризм и как избавиться от отрицательного влияния, но однажды она привела ко мне свою подругу – прорицательницу и гадалку. И та нагадала мне по руке всяческую пургу про мою избранность и необходимость посвятить свою жизнь… Ну, в общем, вы поняли.

Я, конечно, побывал в этой гимназии, поговорил с людьми… И с каждым новым посещением убеждался, что что-то там не так. А поскольку был журналистом, то стал копать. И накопал такое, что немедленно решил забрать свою дочку из этой гимназии. Оля там не училась – просто на тот момент мама по ночам пекла пирожки, а днем их продавала, и ребенка не с кем было оставить. Моя мама – Олина бабушка – была вечно занята дачей и огородом, ей было не до внучки, родители Марины были в Феодосии, я работал, а дочку еще не брали в садик – она была маленькой.

Вначале, когда я еще работал звукооператором, а Оле было только два годика, я брал ее с собой на смену. И пока я выдавал в эфир очередную передачу, мои коллеги – женщины из техперсонала – с ней играли, забавляли ее. Пару раз доча обписала в аппаратной пару кресел. Но сотрудницы, посмеиваясь, поменяли ей колготки и трусики, благо я, предвидя такие нюансы, всегда брал с собой запасные.

Потом, когда я стал репортером, мне удалось-таки устроить ребенка в садик. Конечно, трехлетней крохе было тяжело, но я старался пораньше прийти с работы, а садик находился как раз между телецентром и нашим домом.

А дальше было уже сложнее – я делал карьеру, рос, работы становилось всё больше и, хотя я стал прилично зарабатывать, просто физически не успевал сидеть с дочкой. Марина неделями отсутствовала дома, появляясь лишь в субботу или в воскресенье. Потому Олю и пришлось пристроить в гимназии, где за ней постоянно присматривали «педагоги». Но однажды, когда я приехал туда, я офигел: в одной комнате, правда, большой, находилось одиннадцать детей разного возраста – от двух лет до одиннадцати. Стоял шум и гам, дети играли, смотрели телевизор, делали уроки, кто-то кушал прямо тут же, не отрываясь от учебников, кто-то уже спал, набегавшись за день. А моя дочурка сидела в углу и как-то отрешенно на все это смотрела.

Я взял ее на руки и сразу понял, почему она сидела тихонько в углу – ребенок весь горел. То есть, у Оли была высокая температура. И двое женщин, которые смотрели за детьми, даже не догадались просто измерить ей температуру. Когда я достал градусник из-под подмышки моей крохи, на шкале было 38 и 8! Я схватил дочь в охапку и, одев ее, ринулся к выходу. Меня пытались задержать, но я только рявкнул на этих «педагогов» и выбежал на улицу. Там меня ждала служебная машина и я помчался домой.

Дома я быстренько раздел Олю, растер ее уксусом, потом укутал и уложил в постель. Чай с малиной, холодная повязка на лобик, полтаблетки аспирина… В общем, ребенок уснул, а я вызвал на утро участкового терапевта – своего друга Максима. Он был, конечно, терапевтом не на моем участке, но Макс был моим другом! На телевидении я договорился и взял отгулы, неделю программа новостей могла обойтись и без моих сюжетов.

Но самое интересное было потом – Марина примчалась утром домой и стала орать, требуя вернуть ребенка обратно в гимназию имени Рерихов! Именно в тот момент я понял, что крыша у моей жены окончательно съехала и ребенка ей больше отдавать нельзя. Что я ей популярно и объяснил.

А дальше был ад.

Я продолжал работать, вначале на новостях, потом на своей программе. Ребенка устроил снова в детский сад, ведь программу я выпускал раз в неделю и занят был на студии гораздо меньше времени, нежели на программе новостей. Один-два дня – съемки, день монтажа ну и день, точнее, часть дня – съемки на следующий выпуск и запись с студии. Да, я появлялся в офисе каждый день, летучка, какие-то рекламные съемки. Но уже днем, если не было монтажа, я мог ехать домой. И в пять вечера забирал Олю из садика.

Однако эта идиллия продолжалась недолго.

Вначале закрыли мой «Вечерний звон», несмотря на его высокие рейтинги и бешенную популярность. Потом мои расследования деятельности общества «Орион-М» привели к тому, что меня стали шельмовать. Причем, мои же, так сказать, коллеги.