Мама устроила мне проводы, гости разошлись, утром нужно ехать на сборы. Я поднимаюсь, а у меня то ли левый, то ли правый глаз заплыл – глаза не видно, только щелочка небольшая видна вместо глаза. Мама всплеснула руками:
– Что же делать?
А я смеюсь:
– Как что? Ехать!
Приехали мы на сборный пункт, мама целый день бегала по военкомату в поисках меня. Смотрит – Скорая приехала. Думает: «Ну, все, ему плохо!» Скорая под горку едет, а мама руки расставила, тормозит Скорую. Машина то вправо, то влево, а потом водитель показывает, мол, отойди с дороги! Меня забрали в больницу. Мама вернулась домой. Вечером я возвращаюсь.
– Ой, ты чего вернулся?
– Да я полежал, полежал, а потом майор из медицинской части посмотрел, спрашивает, что я сделал с глазом? Я ответил, что ничего не сделал, просто ячмень. Он меня целый день продержал, покормили меня, а потом отправили домой.
Так молитвами матушки Алипии меня не забрали в тот день.
Дали мне новую повестку на другое число. Снова мама побежала к Матушке в растерянности.
– Матушка, как же так, его снова забирают!
– Да когда бы не взяли… – А потом подумала и говорит, – да кабы взяли, да в хорошую часть.
Снова отметили проводы, собрали людей. Утром встаю, чтобы ехать в военкомат, а у меня другой уже глаз заплыл точно также как первый – вся сторона лица опухла, глаза практически не видно.
На сборном пункте снова встречается мне майор из санчасти.
– О! А что ты делаешь с глазами?!
– Да я вроде бы ничего такого не делаю…
Меня все равно забрали, но благодаря ячменю не в Афганистан, куда забирали многих, а в показательную часть, топографические войска. В части было мало солдат, человек двести. Я был единственный, кто ходил с крестиком. Служба была замечательная и интересная. После первого года службы Матушка почила, когда я вернулся, то ее уже не застал.
Я думаю, что любой православный человек понимает, что у таких праведных людей, как Матушка, времени нет, преград не существует. Поэтому, как при жизни, так и сейчас, мы с удовольствием приходим к ней и молимся. Те вещи, которые происходили при ее жизни, всевозможные чудеса: и серьезные, и смешные – разные, они продолжаются. Конечно, этот человек для нас важен и дорог. Важно для нас то, что мы ее знаем и помним. Чудес было много при жизни, сейчас они продолжаются, матушка Алипия помогает, как и в бытовых, жизненных вопросах, так и важных, от которых зависит спасение человека. Матушка, как и любая святая, как вот у нас в Петербурге – блаженная Ксения, молится о людях. Разные события, связанные с личными проблемами людей, это подтверждают.
Святые наших дней: ключи от небесных келий. Интервью, рассказанное в радиопрограмме «Благовещение»
Благодарю Господа, что Он сподобил меня узреть дивных старцев. Когда я жил в Псково-Печерском монастыре, там подвизались архимандрит Александр, в то время игумен, архимандрит Нафанаил, тогда архидиакон, всем известный схиигумен Савва (Остапенко), отец Иоанн (Крестьянкин), схиигумен Онисифор, архимандрит Алипий (Воронов). Это были настоящие монахи-подвижники. А сейчас монашество ослабело.
А в Киеве жила матушка Алипия. Старица дивная! У неё было море кошек и котов, причём все больные. Она их собирала и кормила. Из леса к ней лось выходил, она его тоже кормила. Ещё курочки были. Когда она выходила, вся живность к ней сбегалась.
На спине, я смотрел и думал: «Что это такое – горб, не горб?» – она носила икону мученицы Агафии, в миру-то она была Агафья. А спереди – целую связку ключей.
– Матушка, а что у тебя за ключи-то?
А она:
– Кельи, деточка, открываю этими ключами, кельи. Уж, какие кельи – не знаю, наверное, небесные…
Она юродствовала. Жила в Киево-Печерской Лавре до её закрытия, помогала старчикам. И себя называла в мужском роде: «я ходил», «я был».
Однажды в конце 70-х годов мы с Володенькой отправились к матушке Алипии. А он покушать любил и говорит: «Хочу сала хохлацкого попробовать». Наелся сала с картошкой. Идём по дороге, он спрашивает:
– Как ты думаешь, причащаться мне завтра или нет?
Я отвечаю:
– Как же причащаться? Ты же сала наелся! Потом, в другой раз причастишься.
Заходим, матушка Алипия вытаскивает чугунок. А у неё всегда был один обед: борщ, да чугунок каши (и сейчас, когда празднуют день её памяти, в монастыре угощают приходящих к ней борщом и кашей).
Заходим, а у Володи ноги очень болели. Матушка у печи.
Мы ей:
– Матушка, благословите. Здравствуйте.
Она тянет чугунок с печи и приговаривает:
– Вот видишь, я, когда жил в Киево-Печерской Лавре, никогда сала не ел. А тут – наелся сала, и причащаться хочу идти!
Мы стоим, а Володя говорит:
– Ой, так это ведь я же сало ел…
– Так она про тебя и говорит.
Он ей:
– Матушка, ноги очень болят.
Она ему:
– Сейчас я тебя угощу.