Стигал

– После отбоя мобильный принесу… Только без лишнего, говорить на русском и не более минуты. Сам понимаешь…

Трубку взяла хозяйка квартиры, у которой Шовда жила. Услышав мой голос, она закричала:

– Шовда! Шовда! Папа звонит!

…Это сейчас Шовда все говорит, а я в ответ мычу, а тогда я ее все успокаивал, объяснял, что это временное недоразумение, а она сквозь слезы:

– Это из-за него? – мы оба понимаем, что она говорит о брате.

– Нет, – отвечаю я. – Говори только по-русски… Успокойся.

Такой немногословный диалог у нас случается через два дня – на третий, когда дежурный – этот добрый надзиратель, и в эти дни почти комфорт. Хотя и в другие дни ко мне отношение, скажем так, совсем не издевательское, если не уважительное. Тем не менее мне непросто, и я понимаю, как ни крепись, а возраст совсем не юный – тяжелы эти условия, особенно питание здесь плохое… Но все же главная проблема в психике. Я уже не думаю о себе – одна забота о детях. Как там раненый сын? Живой ли? Где? А еще больнее волнуюсь за дочь, а она говорит:

– Как я буду жить?.. Я останусь одна? За что?.. Я не хочу, не могу жить…

Что я за минуту могу ей сказать, как я могу ее успокоить? И я жажду услышать свою Шовду. А родниковый хрустальный ее голосок, как ручеек, в котором оседает ил, и он только-только набирает чистоту, как туда вновь ступает солдатский сапог, – и вот вновь голос моей Шовды не узнать, вновь грубый, не ее. Но я и только я могу и должен ей помочь. Я жду, когда смогу ей позвонить, и боюсь вновь услышать эти стоны, этот истеричный крик, но вдруг какой-то сдержанный аккорд, по правде, грубый, и она мне очень тихо говорит:

– Он звонил…

Новость жизненно важная, и должен был последовать всплеск эмоций и масса вопросов. Но мы замолчали, и чтобы как-то от этого уйти, я перевел тему, мол, как ты?.. И конец связи.

Всю последующую ночь я не спал, и было еще тревожнее. Наверняка, все прослушивается, теперь и Шовда попадет под «прицел». Так оно и оказалось. Буквально на следующий день меня повели на допрос, что случалось крайне редко – всего пару раз. На сей раз новый следователь – мужчина средних лет, очень ухоженный, ногти от маникюра блестят, и он по телефону с кем-то разговаривает, смеется. Я понимаю, что они говорят о предстоящей вечеринке в парной, а потом идет спор о женских именах. Отключив телефон, он со мной довольно вежливо поздоровался, предложил сесть и, листая мое дело, несколько нахмурился, но не настолько, чтобы испортилось его настроение. И он, конечно, несколько иным, но по-прежнему игривым тоном ко мне обратился:

– Так, вы, понятное дело, уже немолодой человек. Скажем, даже заслуженный и уважаемый человек, и ваши первоначальные показания почти подтвердились. Впрочем, теперь это не имеет никакого значения. Вашу, так сказать, угнанную машину давно обнаружили – она сожжена. А буквально накануне и ваш… – тут он сделал четкое ударение и выдержал паузу, – ваш Руслан и его банда тоже уничтожены.

Тут следователь надолго замолчал и, наверное, видя мое состояние, спросил:

– Вам плохо?

Я ничего не ответил, не мог ответить. Не как раньше, постепенно нарастая, а просто в один миг страшная боль сдавила мою гортань, стало тяжело дышать. И как ни странно, я думал не о Руслане, а о его матери Ольге Сергеевне и о ее последних словах: «Сохраните сына. Руслан шустрый, непоседа, но он добрый, честный, наивный. Что думает, то и говорит. Прошу вас, вывезите его отсюда. Спасите его».

Не спас. Не смог…

А следователь догадливый:

– Может, вам водички?

Я выпил воды – отпустило. И признаюсь, я думал, что если бы мой сын был с Русланом, то и он… Но он накануне звонил своей сестре. И следователь, словно читает мои мысли (а может, здесь аппарат такой, и я этому не удивлюсь), тем же игривым тоном задает вопрос:

– А скажите, пожалуйста, накануне ваша дочь сказала: «Он звонил». Кто этот таинственный «он»?

Меня словно током прошибло. Вновь гортань так перехватило, что даже голову потянуло вниз. И я, наверное, как Ольга Сергеевна про Руслана говорила, уже хотел было сказать, что думал и как есть, но из-за едкого спазма в горле слова выдавить не могу. А следователь заботливый и догадливый – снова воду предложил. Мне вновь полегчало. И вновь вопрос:

– Так кто этот «он»?

– Вы знаете чеченский? – словно бы удивился я.

– Мы все знаем, – был ответ. – Конечно, подслушивать – не совсем красиво, но мы стоим на страже своих интересов.

– Своих или государственных?

– Э-э, вообще-то тут вопросы задаю я, – у него по-прежнему хорошее настроение. – Но, учитывая ваш возраст и некий статус, отвечу: в данном случае я как прокурор и есть государство. А наше государство, как и наш суд, самое гуманное и справедливое.

Тут он сам усмехнулся:

– Помните тот фильм?

– Мне было не до фильмов, – а он продолжал в том же тоне:

– Но вы ведь знаете игру «Кто хочет стать миллионером»?

У него такое приподнятое настроение, что он даже встал, и голос довольный:

– Так вот, на мой вопрос «Кто звонил?» даю четыре варианта ответов: а) сосед; б) знакомый; в) родственник, может, брат; г) жених.