Стигал

От этих слов у меня в груди что-то защемило, вскипело, и я готов был Бог знает что вытворить, хотя бы заорать от возмущения, но меня опередила Шовда – она бросилась к выходу, и тут ей дорогу преградили. Очень высокая, довольно пожилая, худая, но еще крепкая и строгая женщина буквально силой повела ее обратно к инструменту, усадила на место и, оглядывая всех, выдержала некую паузу:

– Товарищи, – со старой закалкой сказала она, – как вы все знаете, я руководитель этой девушки, это мой курс. И я, и моя педагогическая деятельность, соответственно, подвергаются вашей оценке, и поэтому я тоже имею право на некоторые поставленные вопросы ответить.

В это время она положила руку на плечо Шовды:

– Здесь сказали, «что-то вызубрила из Дебюсси». А я вспомнила слова этого гения: «Музыка начинается там, где слово бессильно». Это я к тому, что в Чечне нужна именно такая музыка. Надо их учить, и надо было раньше и сейчас посылать туда не танки и самолеты, а симфонические оркестры и оперные труппы.

– А, может, балет?

– Да! Если надо, и балет, но не дивизии и полки…

– К чему эта агитация?! – вновь возмутился профессор.

– А к тому, уважаемый Эдуард Константинович, что в 1944 году вон тому мужчине – это отец Шовды – было всего два годика, а его, как и весь народ, решили репрессировать – все оказались враги народа, даже дети. На защиту этого ребенка встал его отец, наш, видимо, ровесник, и его расстреляли. А уже после выселения и мать от тифа умерла. А этот ребенок чудом выжил. Сегодня это взрослый человек, и он хочет, чтобы его дочь стала музыкантом.

– Но хотеть и мочь – разные понятия, – перебивает профессор.

– Может, и разные. Но не в данном случае. Вы все… мы все знаем способности этой девочки. Но ведь вновь беда. Уже на пороге аж двадцать первого века наши правители вновь решили наказать непокорную Чечню, вновь послали туда танки и самолеты, и как мы знаем, в том году от ракеты погибли ее мать и старший брат. Судьба другого брата – неизвестна, но известно, что он тяжело ранен.

– Господа, простите, – вскочил профессор. – Я, конечно, сочувствую. Но у нас ведь не богадельня, а консерватория. И есть строгие правила приема всех абитуриентов.

– Вот об этом я и хочу сказать, – в свою очередь перебила руководительница Шовды.

Она быстро подошла к столу ректора, взяла какие-то документы, вернулась на прежнее место рядом с Шовдой.

– Вот наши Правила приема. И тут есть отдельная глава: «Преимущественное право зачисления предоставляется:

а) детям-сиротам и детям, оставшимся без попечения родителей;

б) гражданам в возрасте до 20-ти лет, имеющим только одного родителя-инвалида I группы.

– А разве этот мужчина инвалид? – возмутился тот же профессор.

– Инвалид не тот, кто без руки, а у кого жизнь и душа загублены, – нервничает руководительница. – И, наконец, пункт «м» – «военнослужащим, выполняющим задачи в условиях вооруженного конфликта в Чеченской Республике и на прилегающих территориях».

– А разве она военнослужащая? – спросил профессор.

– Уважаемый коллега! – еще более повысила голос руководительница Шовды. – Всегда есть и должны быть неписанные правила… А она, – снова по-доброму, по-матерински она положила руку на плечо Шовды, – не военнослужащая. Ее участь гораздо печальнее, она – жертва войны, – тут ее голос дрогнул, она сделала паузу.

– У вас есть предложение? – спросил ректор.

– Да… Арию Любаши мы как эталон изучаем, и она в программе есть. Но не только на вступительном экзамене, но даже на выпуске из консерватории ее мало кто достойно исполнит. И редкая солистка Большого ее исполняет.

– Пусть попробует другую вещь, – предложил кто-то.

– Да, – поддержали другие.

– Спасибо, друзья, – улыбнулась руководительница. – Если честно, то я не прошу снисхождения к ней. У Шовды, и вы это знаете, прекрасные данные. Ей надо прийти в себя после стольких потрясений.

– Вот и правильно, – вновь подал голос лысый профессор, – пусть поступает снова через год.

– Через год меня, может, не будет, – теперь вновь стал жестким голос преподавательницы. – Кстати, и вас тоже.

– Чего?

– Того! – она небрежно махнула рукой. – А за ней будущее – и Чечни, и России! И для этого будущего мы должны сохранить новый, светлый, музыкальный путь.

Кто-то захлопал. Почти все поддержали. А воодушевленная руководительницы продолжила:

– Коллеги, друзья! Сегодня неординарный случай. Так получилось, что сейчас идет экзамен не только для этой девочки, но и для всех нас. Я бы сказала экзамен на зрелость и наше свободомыслие… неужели мы, люди искусства, не понимаем, что творится у нас в стране, и одобряем эту войну?! Неужели мы можем делить людей по национальному признаку?

– Только по исполнительскому мастерству, – выдал лысый профессор.