Она была бессильной, в тысячный раз зло подумала Фон. Она жаждала мести — и не могла её совершить. Она видела сны, кошмарные сны, до конца неподвластные даже блокированной долгосрочной памяти — и была не в силах их прекратить. Она боялась — и не могла прогнать свой страх, избавиться от него окончательно, раз и навсегда.
Она не могла сделать
Ненависть душила её. Незнание и неопределенность сжигали её изнутри, и даже появление Айши и Фальке не могло погасить это пламя.
Бессилие давило на неё снаружи. От осознания того, насколько бессильной она была сейчас, у Фон дрожали руки.
Это не могло продолжаться вечно. Рано или поздно Федерация решит, что довольно уже держать её в золотой клетке, в безопасности — и решит воспользоваться ею. Не спросив её разрешения. Не удосужившись даже сказать ей,
Федерация играла ею, как играла Вавилония, подумала про себя Фон. Но если вавилоняне забавлялись её телом, то Федерация играла с её душой.
И у неё не было выхода.
Сейчас ей
Но больше так продолжаться не может. Она не могла прожить всю жизнь, полагаясь на чужую добрую волю — полагаясь на
Довольно.
Это должно было закончиться.
***
Виэр шла сквозь толпу на выходе из метро, крепко держа Фон за руку. Даже в такую погоду —
В отличие от Правобережья, Левому берегу Вышеграда отчаянно не хватало вертикальной связности между тремя обслуживавшими его линиями метро. На красной линии, шедшей с Левобережья на Алеи Маттернхорнские, в центр и на противоположный конец столицы, станции почти всегда были перегружены. Трамваи, плывшие на своём белом полотне под эстакадой метро, не сильно отставали: добраться отсюда в Новодвуры, Бялобжеги или Зержены можно было либо на трамвае, либо пешком, либо через центр.
Но сегодня всегдашняя толпа была как нельзя кстати, подумала Виэр.
В толпе проще было потеряться.
«Астория» башней вздымалась к чёрному грозовому небу, ослепительно-белая в темноте. Яркие буквы вывески сияли над входом, подрагивая от пронзавших твёрдый свет капель дождя, отбрасывая сполохи на белый пластик дождевых навесов вокруг. По этажам отеля горели редкие окна, но внимание Виэр привлёк один этаж — в левом крыле здания, смотревший окнами как раз на тянувшуюся в сторону далекого берега улицу Саботье.
Виэр обернулась. Фон молчала, глядя в сторону; очки, скрывавшие её глаза, были непроницаемо-чёрными. Рыжие волосы, слегка влажные, спадали между лопаток. Намокшие рукава рубашки, тесно облепившие руки, выглядывающие из-под брюк белые чулки… Фон очень обрадовалась им, вспомнила Виэр. Не потому, что они ей шли (и ещё как шли, добавила она про себя!).
А потому, что могли скрыть. Спрятать. Уберечь её от чужих взглядов. Дома Фон могла ходить в чём угодно (и Виэр не возражала), но на улице, полной чужих людей, она стремилась укрыться с ног до головы.
Виэр от злости сжала зубы. Она отвернулась обратно и потянула Фон за руку; они выскочили из-под навеса, переходя улицу, подняв и раскрыв зонт, который Виэр держала в свободной руке. Дождь забарабанил по куполу зонта, тяжело ударяя по плотной ткани, по рукам и плечам Виэр, по левой руке Фон, заставляя мокрую ткань ещё сильнее прижиматься к коже.
Она краем глаза заметила, что левая рука Фон была сжата в кулак.