Заходишь с мороза в кафе — шоколадомздесь пахнет, корицей, настоечкой горькой.Но чтобы согреться, мне много ли надо —двойной капучино, где сахара горкана облачке пены без тени обузыне тонет в пучине, подтаяв отчасти.А рядом за столиком слышно — французыворкуют красиво о счастье. О, счастье!Французский язык ведь настроен на это,я с ним отдыхала, забыв про нагрузки(был в школе одним из любимых предметов).Не то что великий, могучий наш русский:задуматься стоит лишь — счет обнаружишьза кофе, за воздух, сгустившийся, что ли.Заплатишь, окажешься снова снаружис заснеженным небом в кристалликах соли.МАЙСКИЙ ЖУКЩегол Мандельштама и бабочка Фетауже упорхнули… Весной разогрета,я майского снова ловила жука.А он зависал виртуозно в полете,садился на дерево, как вертолетик.Тянулась с панамкой рука.Какая бомбошечка: усики, глазки!Вот крепкий орешек из солнечной сказки,в белесых ворсинках брюшко, жесткокрыл.В руке, сохраняющей тяжесть живую,держала его, ощущая: живу я.Казалось, пропал прежний пыл.Поймаешь опять и задержишь в ладони,назад возвращаясь, где нас не догонятотчаянье, глупость, обида и стыд.Блаженно стоишь под раскидистым кленомребенком — той девочкой, вечно влюбленнойво всех, кто летит и жужжит.* * *День из детства. За окнами сумерки:двор осенний то в охре, то в сурике,фонарей золотые шары.Допоздна задержались родители,но меня тут без них не обидели.Я одна принимаю дары.За буфетной рассохшейся дверцею,где хранились душистые специи,сахар в вазе лежал — целый воз.Потому-то с тех пор одиночествамне, как сладкого вечером, хочется —рафинада спрессованных звезд.