Ныряя в мутную воду истории, не всякий пойметпочему эта местность зовется до сих пор «Форелью».Крупная рыба ушла глубоко под лед,вместе с ней и другие, хлопнув прозрачной дверью.Под облупленной краской ДК скрывается особнякЩербатова, переделанный в психбольницу,она же, в двадцать втором, вставая под красный флаг,носила имя Огюста Фореля — психиатра и ясновидца,которому, как ни странно, нравился социализм,наравне с эсперанто, c гипнозом и трезвой шуткой.Какая-то защищенность была, радовал классицизм —приют для заблудших душ, отчаявшегося рассудка.Теперь в корпусах обитают нормальные. Сквери заглохший фонтан во дворе больше не служат раем.Но, приглядываясь к жильцам, видишь: каждый на свой манеристеричен, безумен, попросту — невменяем.* * *От страшных снов, где вязок смысл и мглист,от глыбы ночи в льдистых каплях света,стоящей над душой, как террорист,от всех вопросов, обращенных ввысь,срывающихся в бездну без ответов;от прошлых лет, прозрачных, как вода,в которую мечтаешь погрузиться,сгорая от любви и от стыда,но не войдешь повторно никогда,мне — атеисту — нечем откупиться.ОТТЕПЕЛЬЯ вышла к морю. Тающий залив,весной пропахший, утоляет жажду,смягчив окрестный мир и увлажнив.Нет повода бросать на ветер: «Стражду!»Сухих травинок иглы да репейторчат из-под слабеющего снега.Плывут в глазах обрывки лучших дней.Блаженная во всем разлита нега.Жизнь воздала и так уже сполна.А эта нежность в феврале — избыток.Но воздуха прибрежная волнапьянит, как незатейливый напиток.Хоть оттепель, до лета далеко.В пылу под солнцем плавящихся льдинок —мне видится не юноша в трико —генсек Хрущев, снимающий ботинок.МАРТКак беззащитен март, как уязвим!Не согревает облака овчинка…Течет вода, смывая снежный грим,разоблачая трещины, морщинки.Ветшает жизнь, не требуя починки.Весенний день уходит, словно дым.Едва ль другим придется по нутрусей мир, который стал со мною схожим.Дрожа, как ветка вербы на ветру,он только мой — тревожный, тонкокожий;его, и взгляд, его создавший, тожекогда-нибудь с собою заберу.ОБНОВЛЕНИЕ