Ты говоришь: месяцы, дни и часы в своем ускользающембеге — мгновенье.На склоне лет, говорю я, наши с тобою часыстали стократ плодотворней.Наши часы направляли движенье недель, творя вереницыритмических образов,Наши губы, что познавали неведомый прежде язык,наши зубы и языки,Наши губы с их влагой, где вызревала любовь.Ты уедешь в свой край, для меня он волшебней,чем Индия, он Восток или Запад, не знаю,Устремишься к другим берегам, где песок золотойи прохлада.Наш единственный час будет длиться для насв своем ускользающем беге, как вечность,А мгновенье с его содроганьем превратитсяв грядущее мира, и мы проживем его, вставшина корабельном носуИ обнявшись, как солнце с луной,чтобы все началось в этом мире сначала.
Ты пришла
Ты пришлаИ твои глаза в мои проникли глазаТвои глаза как магнитом притянутые к теплому очагуГде молнией черной взметнулась фатально змея.И наши ладони, ах! только чуть прикоснулисьодна к другойНаши руки в объятьях с тобой нас не стиснулиИ не сплелись наших ног тугие лианыИ не слились наши души в душистом дыханииХарматтана. Я теперь понимаюКак себя убивают коротким внезапным ударомЮноши безнадежно тоскующие о розовом челнокеКоторый песни любовные ткет возрождаяПотерянный Рай.
Из книги «Письма из сезона дождей». 1972
Сейчас пять часов
Сейчас пять часов, ты сказала бы: время пить чай.Семнадцать часов.Письмо твое мягко, как хлеб, нежно, как масло,мудро, как соль.И свет над морем, неправдоподобно зеленым и синим,И свет над Горэ, над Африкой черной,над всей ее белой и красной землей.В море — по случаю ли Воскресенья? — гирляндабелых судовСвязующей тянется нитью между реками Югаи фьордами Севера.Письмо твое, точно крыло, парит белоснежно средь чаек.Разлиты вокруг красота и печаль.И остров Горэ, где сердце мое — где сердца моикровью сочатся.Красный дом по правую руку, кирпич на базальте.Красный дом посредине — крохотный, он притулилсямежду пучинами тени и света.И большой, ах! очень большой красный дом,где кровоточит любовь моя, словно пучинаБез дна. Там высятся к северу, по левую руку,стены форта д’ЭстрэЦвета тоскливо свернувшейся крови.