Стихи — это то, что от жизни осталось... Избранное

Я не болезнь, я боль твоя, Россия,
Не праздничная тряпка к ноябрю,
Но, словно придорожная осина,
Стыдом твоим горюю и горю.
Я — крик и кровь,
Рассеченная бровь,
Молитва, подымающая крыши,
И та слеза, что катится в тиши.

И ты меня, смотри, не заглуши!

Шагни в огонь — и ты меня услышишь
И в слове «ах!»,
И в вопле,
   и в мольбе.
Я не с тобой,
Не рядом,
Я — в тебе:
Я не болезнь,
   я боль твоя,
      ты слышишь?

Иду, по язвам боязно ступая,

То острая, как нож
(Но я не нож!),
То нудная, подспудная, тупая —
Осины оклеветанная дрожь.
И ты меня, как лошадь, не стреножь,
Не жги, как придорожную осину,
Что плачется, как нищий, на миру.

Я — боль твоя.

И если я умру —
Тебе ж не поздоровится, Россия…

1965

Стены

Как странно ощущение стены —
и с внутренней и с внешней стороны,
как мать и мачеха:
одна из них теплее,
другая — откровенно холодна.

Незримые…

и видимые стены,
и стены — только видимость одна.

Как много места занимают стены!

Но ты — моя,
а я — твоя стена…

Как странно ощущение стены.

Как глухо это мертвенное — «к стенке!» —
кирпич на лбу и содранность спины,
и все мурашки мира — на спине.

И этот Фальк, распятый на стене.

И стены крепости,
и потные застенки —
оценки прошлого и новые оттенки —
с их внутренней и внешней стороны.

Но вот, как ширмы, опадают стены,

уносят их, как досточки со сцены.
И — Боже, Боже! —
   небо надо мной!
Я — маленький, как ласточка в паренье,
и я большой —
другое измеренье,
когда не бьешься в стенку головой.

Как много места занимают стены.

Как мало — этот зонтик голубой…

1965

Голгофа (вторая)

Ах, эти игры на Голгофе!
Играют мальчики в кресты
И носят их,
Как бантик — носят,
Пока легко, и скоро бросят
У той мучительной черты.

Моя последняя черта.

Все меньше иноков — по следу:
Как ящерица без хвоста,
Я, плача, праздную победу.

Я сам, наверно, упаду

На эти скользкие ступени,
Где подгибаются колени,
Где только мысленно — иду.

Не дай мне, Господи, конца

Без искупленья,
Без надежды.
Не дай устойчивость невежды!
Не дай горошины свинца —
Конец глупца и гордеца.

О, дай мне, Господи, прозренье:

Я кровь Твоя,
Слеза Твоя.
Не утешенье — постиженье,
Преображенье бытия.

1967

«Люби меня тихо и грустно…»

Люби меня тихо и грустно,
пока за порогом темно,
любить, как болеть — безыскусно —
никто не умеет давно.

Но с глазу на глаз и заглазно,

едва зарумянится свет —
люби меня полно и праздно,
как будто усталости нет.

А в этой больничной одежде,

где я и четыре угла, —
люби меня просто, как прежде,
когда не любить не могла…

1971

«На взорванной кем-то панели…»