Стихи и эссе

И если приблизиться вплотную, с высоты человеческого роста, то она снова видится спокойной и прекрасной. Но одновременно и беспокойной и безобразной. Назойливое повторение форм и структур. Действует успокаивающе. Но и не даёт покоя то, что в любой момент всё может сорваться к катастрофе, к стадиям тлена и хаоса. Вся эта непостижимая грязь.

И вместе с тем красота во всём, что мы знаем о природе. Например, в периодической системе, в математических соотношениях, воплощённых в растениях, и в симметриях мира животных. Но одновременно и ужас во всём, что мы знаем. О проклятии красоты, которая может быть и необузданной и разрушительной.

А посреди во всей своей уязвимости – кишение тварей, человека в том числе. Зачем мы здесь? Среди всего нечеловеческого, которое есть – и всё тут. По ту сторону добра и зла.

(Общество) Не менее удивительно. Картина мировых мегаполисов, вид с самолёта, рассекающего воздух при заходе на посадку: город как воспроизведение естественных структур, пульсирующий организм, чей обмен веществ между порядком и беспорядком поддерживается самими неустанными строителями общества – нами, родом людским, которые, подобно муравьям, тащат материал со всего мира, но которые в отличие от тех же муравьёв с их точно отрегулированным потреблением, по-видимому, всё более превращают щедрый мир природы в исключительный мир людей.

В этом мире людей мы не оставляем следа феромонов, регулирующего коллективное поведение.

Мы часть природы, но одновременно с этим особая часть природы, которая может наблюдать за природой, а значит, наблюдать за собой.

Эта двойственность – состоящая, например, в том, что мы не просто злы или добры, но можем ещё и понять, что мы злы или добры, – она, безусловно, нечто, не имеющее аналогов, но от неё было бы не много прока, не будь она связана с удивлением, познанием, надеждой, сочувствием, любовью, снисхождением – со всем, что в нас есть человеческого.

С этим человеческим мы никак не можем довольствоваться тем, чтобы, предоставив всему совершаться своим чередом, быть попеременно то злыми, то добрыми или и тем и тем сразу – приняв на веру, что при доле везения примерчик сойдётся с ответом.

Именно потому, что мы видим, что природные силы (в том числе и в нас) лежат по ту сторону добра и зла – ибо природа всегда совершает лишь возможное, – мы можем совершить невозможное: не искореняя зла, поскольку мы не можем искоренить часть собственной природы, любить добро. Любить.

Поэтому-то мы и не можем, взяв и провозгласив свободу, равенство и братство, поверить в то, что искоренили зло.

Свобода и зависимость, равенство и многоликость, братство и одиночество – всё это стороны человеческой природы.

А человеческая природа есть процесс, непрестанная сопричастность. Мы должны быть свободны, но максимально зависимы. Мы должны быть едины, равны, но максимально многолики. Мы должны быть самостоятельны, индивидуальны, но максимально единодушны.

Бедность, которая, видимо, делала лозунги социализма неизбежными в их однобокости, трансформировалась в благосостояние, но в благосостояние в самом общем понимании, то есть не для всех, а стало быть, в такое благосостояние, которое раскрывает нам, что свобода, равенство и братство – это лишь одна сторона монетки. Другая сторона, зависимость, в том числе и от нашего места в природе, многоликости, многообразности, как мы наблюдаем их в природе, и индивидуальная отдельная жизнь, которую мы получаем от природы в долг, – эта сторона и должна обеспечить, чтобы мы не путали свободу с вожделением, равенство с завистью, а братство с узаконенной всеобщей слежкой.

Мы ведь склонны пускать всё на самотёк. Пусть всё идёт как идёт. Главное, чтобы мы не спорили, а делили всё поровну – а там и хапнуть можно – и, назвав минералы Земли минеральным сырьём, строить из них рукотворный мир. Вот, правда, получится мир с бедностью совершенного иного рода. Безжалостный мир.

(Люди) А что есть жалость в этом мире? Связь между удивлением и прощением? Мы обладаем зрением, слухом, обонянием, вкусом, осязанием. Мы можем двигаться, есть, спать, продолжать род. И можем говорить, видеть сны, играть, работать. Но можем ли мы, познав таинство бытия друг в друге, прощать и быть прощёнными?