Перелистываю жизнь бегло,На старинные смотря шпили.Это площадь, где казнен Эгмонт, —Про него я прочитал в «Тиле».В узком доме, где пекут тесто,Он, оставшись до конца гордым,Ночь последнюю провел вместеСо сподвижником своим Горном.Вижу профиль я его дерзкийИ фламандских кружевов завязь.Почему-то этот граф с детстваВызывает у меня зависть.Не услышишь голосов хриплых,К позабытым воротясь темам.Вот рванется в вышину скрипка,И расстанется душа с телом.Но назавтра победят люди, —Корабелы, плясуны, гёзы.Ах, спасибо тебе, ван Людвиг,За мальчишеские те грезы.Не отыщешь своего эго, —Тот морщинистый старик ты ли?Здесь на площади казнен Эгмонт, —Про него я прочитал в «Тиле».На торжественной его тризнеЭту доблесть по себе мерьте.Не завидую чужой жизни,А завидую чужой смерти.1997
Казанское кладбище
Здесь не трава забвенья, а вода,Твердеющая только в холода,Могилы заливает в половодье,Под проблесками мартовских ночейИ криком воротившихся грачей,Преображая скудные угодьяВладельцев их. Потешный этот флотНад облачной прорехою плыветНеспешною походною колонной.Надгробия как рубки высоки,Мерцают заржавевшие венкиЛиствой неопадающей зеленой.Оставшийся пока на берегу,Что пожелать вдогонку им могуВ их плаваньи, не ведающем срока,Покуда, строй кильватерный храня,Уносит их все дальше от меняПритоком Стикса ставшая протока?1997
Прощание с Окуджавой
В перекроенном сердце АрбатаЯ стоял возле гроба Булата,Возле самых булатовых ног,С нарукавным жгутом красно-черным,В карауле недолгом почетном,Что еще никого не сберег.Под негромкие всхлипы и вздохиЯ стоял возле гроба эпохиВ середине российской земли.Две прозрачных арбатских старушки,Ковылять помогая друг дружке,По гвоздичке неспешно несли.И под сводом витающий голос,Что отличен всегда от другого,Возникал, повторяясь в конце.Над цветами заваленной рампой,Над портрет освещающей лампойНескончаемый длился концерт.Изгибаясь в пространстве упруго,Песни шли, словно солнце по кругу,И опять свой полет начинали,После паузы небольшой,Демонстрируя в этим в финалеРазобщение тела с душой.И косой, как арбатский художник,Неожиданно хлынувший дождикЗа толпою усердно стиралВсе приметы двадцатого века,Где в начале фонарь и аптека,А в конце этот сумрачный зал.И как слезы глотая слова,Нескончаема и необъятна,Проходила у гроба Москва,Чтоб уже не вернуться обратно.1997