Снова чаек тревожный над гаванью крик,И ненастная нынче погода.«Immer regnet»[1], – сказал мне печально старик,Ожидавший со мной перехода.Я сначала расслышал его не вполнеВ мокром сквере над хмурой рекою.«Immer regnet», – опять улыбнулся он мне,И, махнув на прощанье рукою,Растворился бесследно во мгле дождевой,И невольно подумалось, – он-то,Уж, конечно, из тех, кто вернулся живойИз окопов Восточного фронта.Век двадцатый стремительно тает, как год,И не так уж и много осталосьДней погожих в запасе, а глянешь вперед, —Одиночество, холод и старость.Вот и встретились снова мы, два старика,Под шуршание ливней обильных,И мерцает угрюмая Эльба-река,Словно кадры забытого фильма.1997, Гамбург
Бронзовый Гейне
Бронзовый Гейне на Ратушной площади Гамбурга,Сумрачный гений германский, похожий на Гамлета,Стынущий молча у края холодных морей.Видят туристы глазами, до слез умиленными,Что не сгорел с остальными шестью миллионамиЭтот случайно избегнувший казни еврей.Бронзовый Гейне над облаком гари ли, смога ли,Напоминающий обликом скорбного ГоголяВ скверике пыльном напротив Арбатских ворот.Благоговейно субботами и воскресеньямиБюргеры здесь собираются целыми семьями, —Непредсказуем грядущего дня поворот.Бронзовый Гейне, из ямы с отбросами вынутый,Сброшенный раз с пьедестала и снова воздвигнутый,Пахнущий дымом своих уничтоженных книг,Пусть отличаются наши родные наречия,Радуюсь этой, такой неожиданной встрече я,Единокровный поклонник твой и ученик.Бронзовый Гейне на площади шумного Гамбурга.Рюмка рейнвейна над узкой портовою дамбою,Голод блокады, ушедших друзей имена,Контур Европы над желтою школьной указкою,Черный сугроб под пробитой немецкою каскою,«Traurigen Monat November»[2], родная страна.Бронзовый Гейне, грустящий на площади Гамбурга, —Томик стихов в переводах, мне помнится, Вайнберга,Послевоенный лежащий в руинах Большой.Малая Невка, лесистый ли Гарц, Лорелея ли, —Что за мечты мы в мальчишеском сердце лелеяли,К странам чужим прирастая незрелой душой?Бронзовый Гейне, что зябко под ветром сутулится,Не переменишь рождением данную улицу,Город и век, ни в Германии, ни на Руси.Так повелось со времен Перуна или Одина.Что же поделаешь, если свобода и Родина —Две несовместные вещи – проси не проси?1997