Читаем Стихи и слезы и любовь. Поэтессы пушкинской эпохи полностью

Молодые женщины, ссылаясь на основы христианской морали, защищали свое право на участие к «падшим». Испокон веков, даже в эпохи полного женского порабощения, христианское подвижничество и благотворительность были двумя сферами их деятельности вне семьи. Сменить комфортную жизнь в столице на холодную и убогую комнатушку при остроге решились всего одиннадцать человек. Позднее к ним присоединились еще семеро – матери и сестры осужденных. «Спасибо женщинам: они дадут несколько прекрасных строк нашей истории», – сказал Вяземский, узнав об их решении.

Мемуаристка Вера Бухарина пишет, что она и ее сердечная подруга Софья Горскина испытывали восторженное желание отправиться в Сибирь: первая – за А. И. Якубовичем, чей романтический облик в ее сознании с детства был окружен ореолом; вторая – за И. И. Пущиным, с которым дружен был ее брат Иван, тоже декабрист. Девушки мечтали выйти замуж за своих избранников или даже за кого-нибудь другого из декабристов – так велик был порыв. При этом они не сочувствовали их убеждениям и были твердо уверены, что бедные молодые люди, впавшие в ересь, еще обратятся к «здоровым идеям». Это было мимолетное увлечение, кратковременный и наивный порыв молодых душ, но он показывал, какой огромный отклик вызвал поступок Волконской и Трубецкой, как он был воспринят молодым поколением.

В письме к А. И. Тургеневу и Жуковскому от 29 сентября 1826 года Вяземский с исключительным сочувствием отзывался о женах декабристов, едущих в Сибирь за своими мужьями: «Дай бог, хоть им искупить гнусность нашего века».

Безусловно, Тимашева, женщина образованная, культурная и достаточно самостоятельная в своих суждениях, сочувствовала страдальцам. Строка о «святой свободе» в приведенном выше стихотворении «К Лизе» отнюдь не случайна – поговорить о свободе считалось хорошим тоном. В статье Ф. Я. Приймы, напечатавшего стихотворения Тимашевой, обращенные к Пушкину, была отмечена оппозиционность общественных настроений поэтессы. Действительно, в одном из посланий она писала:

Иль может быть, воспоминаньяТебя далеко увлекли…Друзей погибших, их страданьяНевольно душу потрясли.Ах! прах невинный кто слезоюГорячей в день не оросилИ кто об них в душе с тоскоюНе вспоминал и не тужил…

В то же время нельзя согласиться с критиком, представляющим эту светскую даму чуть ли не соратницей декабристов. В подтверждение своего утверждения он приводит ее стихотворение

Он пал – и храброго могила,Как одинокий цвет степей,Мрачна, печальна и унылаОдна, далеко от друзей.Ах, не придет к тебе с слезамиОплакать прах любезный твой,Не будет жадными устамиЛобзать могилы роковой.Напрасно мать, сестра с тоскоюВ степи пойдут тебя искать!Не мрамор пышный над тобоюТам будет взоры удивлять,Но черный крест, в песке глубоком,Прах осеняет милый твой,И путник скажет с тяжким вздохом:«Да будет мир с твоей душой».

Это стихотворение имеет свою историю и называется «На смерть А. П. Эссена», хорошего знакомого Тимашевой оренбургских времен, павшего при Варне. С его гибелью пресеклась мужская линия рода Эссенов. Его сестра – Александра Петровна, фрейлина императрицы Александры Федоровны, вышла замуж за графа Якова Ивановича Стенбок-Фермора, которому было высочайше дозволено принять фамилию тестя и именоваться Эссен-Стенбок-Фермор[8].

Ф. Я. Прийма однозначно, но без всяких оснований относит это стихотворение к судьбе сосланных декабристов, что, по-видимому, следует объяснить идеологической направленностью литературной критики тех лет.

Стихотворство было способом осмыслить свои чувства, взаимоотношения с обществом и людьми, действительность, прошлое и будущее. Если мысль формировала рифму, то рифма придавала мысли законченность и чеканность. К людям, умеющим облекать движения души плотью рифм, относились как к избранным. Наверно, поэтому начало XIX века было временем поэтов и поэтесс.

18 февраля 1825 года была напечатана отдельной книжкой и вышла в свет первая глава «Евгения Онегина». Вся читающая Россия, по словам Ю. Лотмана, упивалась этим великим произведением не «как механической суммой высказываний автора по различным вопросам, своеобразной хрестоматией цитат, а как органическим художественным миром, части которого живут и получают смысл лишь в соотнесённости с целым». Поэт стал настоящим властителем дум современников.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное