Стихи и слезы и любовь. Поэтессы пушкинской эпохи

Одни исследователи не могут избавиться от искушения считать ее Екатериной IV в так называемом Дон-Жуанском списке поэта. Этот пресловутый список был достаточно велик. Поэт набросал его в альбоме Елизаветы Николаевны, сестры Екатерины Ушаковой, за которой в то время ухаживал и которой собирался делать предложение. Список, как считают специалисты, далеко не полный. Но и он состоит из двух частей. В первой – имена его серьезных увлечений, во второй – впечатления мимолетные, случайные. Большинство пушкинистов полагают, что «Катерина IV» – возможно, Екатерина Николаевна Ушакова или Екатерина Васильевна Вельяшева, по мужу (с 1834 года) Жандр, и только некоторые, наделенные особенно буйным воображением, называют имя Тимашевой.

Другие полагают, что Пушкин и Тимашева даже никогда не встречались. Но, по-видимому, истина находится где-то посередине.

Известно, что как минимум на одном из чтений «Бориса Годунова» (самим поэтом) Тимашева присутствовала. Об этом говорит и приведенное выше стихотворение.

Истосковавшийся по высшему свету, по обществу изысканных красавиц, поэт не мог не заметить прелестную женщину, так самозабвенно внимающую его декламации. Скорее всего, здесь же произошло их знакомство.

Екатерина ли показала Пушкину свои стихи, Вяземский ли заставил поэта их прочитать, но Пушкин сразу же впечатлился этой не обделенной литературным талантом женщиной. Он написал в ее альбом:

Я видел вас, я их читал,
Сии прелестные созданья,
Где ваши томные желанья
Боготворят свой идеал.
Я пил отраву в вашем взоре,
В душой исполненных чертах,
И в вашем милом разговоре,
И в ваших пламенных стихах.
Соперницы запретной розы
Блажен бессмертный идеал…
Стократ блажен, кто вам внушал
Не много рифм и много прозы.

Рискованная двусмысленность последнего четверостишия намекала на то, что в Москве Екатерина Александровна жила вдали от своего мужа. Он перестал соответствовать ее поэтическому идеалу, но по праву супруга вкусил блаженство.

По его стопам Иван Великопольский пишет для альбома Тимашевой стихотворение «И я их видел, их читал» с примечанием в черновике: «Пушкин написал ей стихи, начинающиеся: Я видел их (sic), я их читал и пр.». Но в «Ответе» Великопольского нет рискованных намеков.

Екатерина откликнулась двумя комплиментарными стихотворениями: «Послание к Учителю» и «К портрету Пушкина». Суждение Тимашевой об Александре Сергеевиче очень глубоко и вторит словам её современника, офицера и литератора В. Путяты (1826): «Среди всех светских развлечений, он (Пушкин) порой бывал мрачен; в нём было заметно какое-то грустное беспокойство, какое-то неравенство духа; казалось, он чем-то томился, куда-то порывался…»

Е. А. Баратынский. Старинная гравюра

Но то ли Пушкину было недосуг, то ли что-то помешало, то ли увлек более сильный интерес, но дальше мимолетного знакомства дело не пошло. По-видимому, именно о Е. А. Тимашевой писал Евгений Баратынский (1800–1844) в обращенном к Пушкину стихотворном послании «Новинское», вошедшем в книгу «Сумерки».

Она улыбкою своей
Поэта в жертвы пригласила,
Но не любовь ответом ей
Взор ясной думой осенила.
Нет, это был сей легкий сон,
Сей тонкий сон воображенья,
Что посылает Аполлон
Не для любви – для вдохновенья.

Показательно, что в ранней редакции стихотворения Баратынского первое четверостишие звучало более откровенно:

Как взоры томные свои
Ты на певце остановила,
Не думай, что мечта любви
В его душе заговорила…

Другими словами, и свет, и кружок литераторов заметили интерес красавицы к Пушкину и отсутствие отклика с его стороны. Но не приняли ли светские острословы восхищение талантом гения и всегдашнюю томность красавицы за некий призыв? При тех натяжках, с помощью которых пытаются связать Тимашеву с Пушкиным, это представляется вероятным. Сам поэт, всегда откликавшийся на любовный зов и остро чувствовавший, где его ждет победа, не спешил пасть к ногам прелестной женщины. Зато остался ей признателен за произведенное впечатление, зачислил в число дружественных и приятных ему людей.

Пушкин помог Тимашевой в публикациях ее произведений в «Северных цветах» за 1831–1832 годы и в «Литературной газете» за 1831 год. Вяземский, по-видимому, подвиг Пушкина на вежливый жест: послать поэтессе альманах с ее стихами, что весьма польстило ее авторскому самолюбию, впрочем, не чрезмерному. В письме к Вяземскому Екатерина просила выразить Пушкину признательность за публикацию ее стихотворения «Ответ», несомненно, тоже посланный Вяземским.