Стихи и слезы и любовь. Поэтессы пушкинской эпохи

Вы ль это, князь? И ваш ли образ незабвенный
Встречаю снова я чрез восемь длинных лет!
Как утешителен ваш сладостный привет,
Как вы украсили мой уголок смиренный.
С каким участием смотрю я на черты,
В которых грусти след так ясно отразился,

И смею разгадать те думы и мечты,
Которыми ваш взор печально омрачился.
Пусть гордый Рим хранит священный милый прах.
Он чуждую страну случайно украшает.
Но кроткий дух его не там, – он в небесах,
Над милой родиной, над вами он летает.

* * *

Мать, сама пережившая кончину детей, Анна всей душой сочувствовала князю из-за смерти его дочери Прасковьи (1817–1835), скончавшейся в Риме в восемнадцать лет от чахотки. Семья Вяземских была несчастлива в детях: из восьмерых пережил родителей лишь сын Павел.

Поэтесса, обремененная житейскими проблемами, все же не оставляла творчества, хотя и перестала публиковать свои произведения после 1839 года, когда князь Вяземский сумел поместить несколько ее стихотворений в журнал «Галатея». Это стихи «Надежда», «На смерть А.И. Ж…й», «Осень», «Е. И. Кашпировой» и «К перу, подаренному князем П. А. Вяземским».

Несмотря на то что связь с литературными кругами становилась все слабее, эфемернее, Анна Ивановна в одном из немногих последних стихотворений – «Послание к поэтам» – с благодарностью вспоминает, как много значило их творчество и их поддержка для ее поэтического становления:

Поэты русские, о слава наших дней!
Не истребитесь вы из памяти моей.

В посвящении Бартеневу, с которым до конца дней его (он умер в 1866 году) поэтесса поддерживала отношения, окрашенные дружеской привязанностью и воспоминаниями юности, она говорит, чем в свое время стало для юной девушки разбуженное им вдохновенье:

…Оно являлось мне весною на лугах,
То в песнях соловья, то в радужных цветах,
То в отблеске луны и в тишине природы,
То в мрачной осени и в бурях непогоды,
Но своевольный гость, являясь, исчезал,
Он в глубине души прибежища искал,
И там, взлелеянный отрадой вспоминанья,

Надеется и ждет – улыбки и вниманья.

Но ей нечего представить на поэтический суд, несмотря на богатейший духовный потенциал. Все меньше времени и сил остается для поэзии. Ее призывает долг перед родными, мужем, сыновьями. Она – почтительная дочь и любящая сестра. Постепенно именно Анна становится главой обоих костромских семейств – Готовцевых и Корниловых. Поэзия – это удовольствие, радость, которую она не может себе позволить; ее время и внимание принадлежат ее близким. Однако в РГАЛИ сохранилась тетрадь стихотворений Готовцевой 1823–1850 годов. Большинство из них так и остались неопубликованными – не хватало душевных сил для работы с рифмой, обработки, шлифовки строк, идущих из глубины души. А может быть, присутствовали опасения, что ее творчество будет неинтересно современному поэтическому сообществу. Она гордо заявляет:

В безвестной тишине забытая всем светом,
Я не хочу похвал, ни славы быть поэтом…

Больше она не печаталась.

Уже престарелая мать поэтессы – Анастасия Петровна Готовцева – подарила дочерям Анне и Марии свое имение в Кинешемском уезде с 11 душами крестьян мужского пола. Но в соответствии с ревизской сказкой 1850 года владелицей называется одна Анна Ивановна Корнилова. По-видимому, она выкупила долю у одинокой бездетной сестры, и эта сделка сильно ухудшила отношения между обеими женщинами. Мария Ивановна прочно обосновалась в сестрином поместье, окружив себя богомолками и странницами. Анна старалась поменьше здесь бывать, предпочитая другое имение вблизи села Карабаново с двумя деревнями и усадьбой Подберезье, приобретенное Павлом Петровичем Корниловым у помещиков Карцевых. Сюда она в стихах зазывала мужа «К П.П. К…ву»: «Побудем здесь, мой милый друг,// Вдали от шума и волненья; // В святой тиши уединенья. Здесь не услышишь клеветы, // Нас не достигнут сплетни, толки, // Ни черной зависти черты, // Ни тетушки, ни богомолки».