Черный лес кишит светляками,Населен водой и листвой,И летучую мышь привлекаетГоворящий осины ствол.В лунном зареве лес светлеет,И в листве берез молодыхКружатся легконогие феи,Рожденные от бегущей воды.Боттичелли бы рисовать ихИ роднить с фиалкой лесной,Мотыльков рассыпать на платьяхИ пускать на луга весной.На смешки безобидных лешихОтзываются голоса,Серебрится в луне орешник,Золотится в луне роса.1957. «Мосты», 1958. № 1
У огня
К камину села, подогнув колени,И пристально смотрела на огонь,Такая маленькая по сравненьюС огромной тенью, согнутой дугой.Каминный уголь светлой дрожью метитЕе глаза, а золотая прядьС огнем сосновым соревнуясь в цветеЛетает, гребешку не покорясь.Камин горит и синим дымом курит,Летят и тухнут искорки звеня —Ей быть бы по повадкам и фигуреСестренкой шустрой этого огня.Она вся в штрихе, который утрачен,Как только подмечен и тотчас стерт.Едва зарисован. Она задача,Которая с каждым шагом растет.Она сидит и двигаются тени,Сидит перед пылающей сосной,Такая маленькая по сравненьюС моим огромным чувством за спиной.1957. «Мосты», 1958. № 1
Время Юстиниана
Снилась императору Вселенная:Реял крест над холодом закона,Заплывал в покои толстостенныеТопот христианских легионов.Под кадильный плеск, под возглас «Кирие»Совмещались в куполе СофииКатакомбы Рима, грозы Сирии,Фиваидские скиты сухие.Сон сбылся. Неслись пески горячие,Поднимался дым селений брошенных,У вандалов Африка захвачена,Возле Тибра ржали в пене лошади.Цвел Константинополь. Гимнам вторилаТишина дворцовых переходов,Обрастала догмами история,На века записывался Кодекс.Сон сбылся, но явь была расплатою:В первый раз в лицо пахнуло тленом,Складка меж бровями императора,Трещина качнувшейся Вселенной.1958