Словно кресты, Фантастически мрачные Птицы,
Одинокие птицы пустынь...
Но и в мертвых Песках без движенья, Как под гнетом Неведомых дум,
Зреет жгучая Жажда сраженья,
В каждом шорохе Зреет самум!..
На автотрассе
Какая зловещая трасса!
Какая суровая быль!
Шоферы высокого класса Газуют сквозь ветер и пыль.
Газуют во мраке таежном По рытвинам в грозной ночи...
— Эй! Где тут начальник дорожный?
— Лежит у себя на печи...
Шоферы уносятся с матом, Начальству от них не уйти!
Но словно с беспомощным братом Со мной обошлись по пути.
Я шел, свои ноги калеча,
Глаза свои мучая тьмой...
— Куда ты?
— В деревню Предтеча.
— Откуда?
— Из Тотьмы самой...
За мною захлопнулась дверца,
И было всю ночь напролет Так жутко и радостно сердцу,
Что все мы несемся вперед,
Что все мы почти над кюветом Несемся куда-то стрелой,
И есть соответствие в этом С характером жизни самой!
Идет процессия
Идет процессия за гробом. Долга дорога в полверсты.
На ветхом кладбище — сугробы И в них увязшие кресты.
И длится, длится поневоле Тяжелых мыслей череда,
И снова слышно, как над полем Негромко стонут провода.
Трещат крещенские морозы. Идет народ... Все глубже снег... Все величавее березы...
Все ближе к месту человек.
Он в ласках мира, в бурях века Достойно дожил до седин.
И вот... Хоронят человека...
— Снимите шапку, гражданин!
Прощальное
Печальная Вологда
дремлет На темной печальной земле,
И люди окраины древней Тревожно проходят во мгле.
Родимая! Что еще будет Со мною? Родная заря Уж завтра меня не разбудит, Играя в окне и горя.
Замолкли веселые трубы И танцы на всем этаже,
И дверь опустевшего клуба Печально закрылась уже.
Родимая! Что еще будет Со мною? Родная заря Уж завтра меня не разбудит, Играя в окне и горя.
И сдержанный говор печален На темном печальном крыльце. Все было веселым вначале,
Все стало печальным в конце.
На темном разъезде разлуки И в темном прощальном авто Я слышу печальные звуки, Которых не слышит никто...
У ЦЕРКОВНЫХ БЕРЕЗ
Доносились гудки с отдаленной пристани. Замутило дождями Неба холодную просинь,
Мотыльки над водою, усыпанной желтыми листьями, Не мелькали уже — надвигалась осень...
Было тихо, и вдруг будто где-то заплакали, —
Это ветер и сад.
Это ветер гонялся за листьями,
Городок засыпал, и мигали бакены Так печально в ту ночь у пристани.
У церковных берез, почерневших от древности, Мы прощались, и пусть, опьяняясь чинариком, Кто-то в сумраке, злой от обиды и ревности,
Все мешал нам тогда одиноким фонариком. Пароход загудел, возвещая отплытие вдаль!
Вновь прощались с тобой У какой-то кирпичной оградины,
Не забыть, как матрос, увеличивший нашу печаль,
— Проходите! — сказал.
— Проходите скорее, граждане! —
Я прошел. И тотчас, всколыхнувши затопленный плес,
Пароход зашумел,
Напрягаясь, захлопал колесами... Сколько лет пронеслось!
Сколько вьюг отсвистело и гроз! Как ты, милая, там, за березами?
Последняя осень
Его увидев, люди ликовали,
Но он-то знал, как был он одинок.
Он оглядел собравшихся в подвале, Хотел подняться, выйти... и не смог!
И понял он, что вот слабеет воля,
А где покой среди больших дорог?! Что есть друзья в тиши родного поля, Но он от них отчаянно далек!
И в первый раз поник Сергей Есенин, Как никогда, среди унылых стен...
Он жил тогда в предчувствии осеннем Уж далеко не лучших перемен.
1968
Бессмертное величие Кремля Невыразимо смертными словами!
В твоей судьбе — о, русская земля! —
В твоей глуши с лесами и холмами,
Где смутной грустью веет старина,
Где было все: смиренье и гордыня —
Навек слышна, навек озарена,
Утверждена московская твердыня!
Мрачнее тучи грозный Иоанн Под ледяными взглядами боярства Здесь исцелял невзгоды государства,
Скрывая боль своих душевных ран.
И смутно мне далекий слышен звон:
То скорбный он, то гневный и державный! Бежал отсюда сам Наполеон,
Покрылся снегом путь его бесславный...
Да! Он земной! От пушек и ножа
Здесь кровь лилась... Он грозной был твердыней!
Пред ним склонялись мысли и душа,
Как перед славной воинской святыней.
Но как — взгляните — чуден этот вид! Остановитесь тихо в день воскресный —
Ну не мираж ли сказочно-небесный — Возник пред вами, реет и горит?
И я молюсь — о, русская земля! —
Не на твои забытые иконы,
Молюсь на лик священного Кремля И на его таинственные звоны...
В ГЛУШИ
Когда душе моей Сойдет успокоенье С высоких, после гроз, Немеркнущих небес, Когда душе моей Внушая поклоненье, Идут стада дремать Под ивовый навес, Когда душе моей Земная веет святость И полная река Несет небесный свет, — Мне грустно оттого, Что знаю эту радость Лишь только я один: Друзей со мною нет...
<1967>
На озере
Светлый покой Опустился с небес И посетил мою душу! Светлый покой, Простираясь окрест, Воды объемлет и сушу... О этот светлый Покой-чародей! Очарованием смелым Сделай меж белых Своих лебедей Черного лебедя — белым!
У РАЗМЫТОЙ ДОРОГИ...
Грустные мысли наводит порывистый ветер, Грустно стоять одному у размытой дороги,
Кто-то в телеге по ельнику едет и едет —
Позднее время — спешат запоздалые дроги.
Алексей Пехов , Василий Егорович Афонин , Иван Алексеевич Бунин , Ксения Яшнева , Николай Михайлович Рубцов
Биографии и Мемуары / Поэзия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочее / Самиздат, сетевая литература / Классическая литература / Стихи и поэзия / Документальное