Взгляну я во дворик зеленый —
И сразу порадуют взор Земные друг другу поклоны Людей, выходящих во двор. Сорву я цветок маттиолы И вдруг заволнуюсь всерьез:
И юность, и плач радиолы Я вспомню, и полные слез Глаза моей девочки нежной Во мгле, когда гаснут огни...
Как я целовал их поспешно!
Как после страдал безутешно! Как верил я в лучшие дни!
Ну что ж? Моя грустная лира, Я тоже простой человек, — Сей образ прекрасного мира Мы тоже оставим навек.
Но вечно пусть будет все это, Что свято я в жизни любил: Тот город, и юность, и лето, И небо с блуждающим светом Неясных небесных светил...
Ива
Зачем ты, ива, вырастаешь Над судоходною рекой И волны мутные ласкаешь,
Как будто нужен им покой?
Преград не зная и обходов, Бездумно жизнь твою губя,
От проходящих пароходов Несутся волны на тебя!
А есть укромный край природы, Где под церковною горой В тени мерцающие воды С твоей ласкаются сестрой...
<1969>
Поезд
Поезд мчался с грохотом и воем,
Поезд мчался с лязганьем и свистом,
И ему навстречу желтым роем Пронеслись огни в просторе мглистом. Поезд мчался с полным напряженьем Мощных сил, уму непостижимых,
Перед самым, может быть, крушеньем Посреди миров несокрушимых.
Поезд мчался с прежним напряженьем Где-то в самых дебрях мирозданья,
Перед самым, может быть, крушеньем, Посреди явлений без названья...
Вот он, глазом огненным сверкая, Вылетает... Дай дорогу, пеший!
На разъезде где-то, у сарая,
Подхватил меня, понес меня, как леший! Вместе с ним и я в просторе мглистом Уж не смею мыслить о покое, —
Мчусь куда-то с лязганьем и свистом, Мчусь куда-то с грохотом и воем,
Мчусь куда-то с полным напряженьем Я, как есть, загадка мирозданья.
Перед самым, может быть, крушеньем Я кричу кому-то: «До свиданья!..»
Но довольно! Быстрое движенье Все смелее в мире год от году,
И какое может быть крушенье, Если столько в поезде народу?
НА СЕНОКОСЕ
С утра носились, Сенокосили, Отсенокосили, пора!
В костер устало Дров подбросили И помолчали у костра.
И вот опять Вздыхают женщины О чем-то думается им?
А мужики лежат, Блаженствуя,
И в небеса пускают дьш!
Они толкуют О политике,
О новостях, о том о се
м, Не критикуют Ради критики,А мудро судят обо вс^м,
И слышен смех В тени под ветками,
И песни русские слышны,
Все чаще новые,
Советские,
Все реже — грустной старины...
Все движется к темному устью. Когда я очнусь на краю, Наверное, с резкою грустью Я родину вспомню свою.
Что вспомню я? Черные бани По склонам крутых берегов, Как пели обозные сани В безмолвии лунных снегов.
Как тихо суслоны пшеницы В нолях покидала заря,
И грустные, грустные птицы Кричали в конце сентября.
И нехотя так на суслоны Садились, клевали зерно, — Что зерна? Усталым и сонным, Им было уже все равно.
Я помню, как с дальнего моря Матроса примчал грузовик,
Как в бане повесился с горя Какой-то пропащий мужик.
Как звонко, терзая гармошку, Гуляли под топот и свист, Какую чудесную брошку На кепке носил гармонист...
А сколько там было щемящих Всех радостей, болей, чудес, Лишь помнят зеленые чащи Да темный еловый лес!
* * *
Село стоит На правом берегу,
А кладбище —
На левом берегу.
И самый грустный все же И нелепый Вот этот путь,
Венчающий борьбу,
И все на свете, —
С правого На левый,
Среди цветов В обыденном гробу...
Девочка играет
Девочка на кладбище играет,
Где кусты лепечут, как в бреду.
Смех ее веселый разбирает,
Безмятежно девочка играет В этом пышном радостном саду.
Не любуйся этим пышным садом!
Но прими душой, как благодать,
Что такую крошку видишь рядом,
Что под самым грустным нашим взглядом Все равно ей весело играть!..
* * *
Я люблю судьбу свою,
Я бегу от помрачений!
Суну морду в полынью И напьюсь,
Как зверь вечерний!
Сколько было здесь чудес,
На земле святой и древней, Помнит только темный лес! Он сегодня что-то дремлет.
От заснеженного льда Я колени поднимаю,
Вижу поле, провода,
Все на свете понимаю!
Вон Есенин —
на ветру!
Блок стоит чуть-чуть в тумане. Словно лишний на пиру Скромно Хлебников шаманит.
Неужели и они —
Просто горестные тени?
И не светят им огни Новых русских деревенек?
Неужели
в свой черед Надо мною смерть нависнет, — Голова, как спелый плод, Отлетит от веток жизни?
Все умрем.
Но есть резон
В том, что ты рожден поэтом. А другой — жнецом рожден... Все уйдем.
Но суть не в этом...
Эхо ПРОШЛОГО
Много было в комнате гостей, Пирогов, вина и новостей,
Много ели, пили и шутили,
Много раз «Катюшу» заводили...
А потом один из захмелевших,
Голову на хромку уронив,
Из тоски мотивов устаревших Вспомнил вдруг кладбищенский мотив: «Вот умру, похоронят На чужбине меня.
И родные не узнают, Где могила моя...»
— Эх, ребята, зарыдать хотится!
Хошь мы пьем, ребята,
Хошь не пьем,
Все одно помрем, как говорится,
Все, как есть, когда-нибудь помрем.
Парень жалким сделался и кротким, Погрустнели мутные глаза.
По щеке, как будто капля водки, Покатилась крупная слеза.
«У других на могилах Всё цветы, всё цветы.
На моей сырой могиле Всё кусты, всё кусты...»
Друг к нему:
— Чего ты киснешь, Проня? — Жалобней: — Чего тебе-то выть?
Ты умрешь — тебя хоть похоронят.
А меня? Кому похоронить? —
И дуэтом
здоровилы эти,
Будто впрямь несчастливы они,
Залились слезами, словно дети,
Алексей Пехов , Василий Егорович Афонин , Иван Алексеевич Бунин , Ксения Яшнева , Николай Михайлович Рубцов
Биографии и Мемуары / Поэзия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочее / Самиздат, сетевая литература / Классическая литература / Стихи и поэзия / Документальное