Стихотворения

Феб поднимался тогда при порывах дождливого Австра,
Фриксовы звезды искал на небе кроткий Овен,
К Деве Юпитер всходил, к ее благодатному лону,
Чтобы она от него заново плод понесла.
Свежий, как юноша, мир мужал в весеннее время,
И раскрывала свое лоно сырая земля
С тем, чтобы розы рождать и белые лилии в поле,
Чтобы кудрявой листвой своды деревьев покрыть.
Звал к объятьям Амур, Купидон подстрекал вожделенье,
Тайные факелы вновь солнечным жаром зажглись.

Этой самой порой, поспешая в неближние страны,

Я под недоброй звездой путь мой держал на восток,
В край, где суровый сармат на обширных трудится пашнях
И обитает в стенах наскоро сбитых лачуг,
Где рукавами течет, простирая широкие воды,
Висла, которой достичь с боем стремится тевтон.
Мы добрались до холма, где виден царственный замок,
Где поднимается ввысь Крока[390] надменной стеной.
Тут обложили кругом облака померкшее солнце,
²⁰ Ветра порывы со всех вдруг зашумели сторон:
Ахеменийский Эвр[391] своротил бы ударами небо,
Если б навстречу ему Кавр[392] на конях не скакал;
Влажный Нот налету столкнулся с холодным Бореем,
Хляби разверзлись и вниз тяжким упали дождем.
Дрогнул небесный эфир, оробев от страшного грома,
Словно Юпитер прорвал трещину в небе огнем.
Тотчас смолкли в полях печальные писки пернатых —
Их заглушали, гудя, роща и гнущийся лес.
Лишь одиноко летал с недобрым карканьем ворон,
³⁰ Видом и криком своим злые невзгоды суля:
То, взмахнувши крылом, меня в висок ударял он,
То, когтями задев, лик запрокинутый рвал.
Трижды испуганный конь припадал к земле своим телом,
Трижды, четырежды он, вкопанный словно, вставал,
Стряхивал тело мое, на хребте поникшее легком,
Вновь от города прочь быстрый свой бег обращал.

«Вышний отец, — я сказал, — если я заслужил твои стрелы,

Без промедленья сожги павшего молний огнем,
Или внезапный поток заставь умчать мое тело,
⁴⁰ Чтобы в сарматских волнах стал я приманкой для рыб
Там, где и Трендул, и Ског, и Стад, и со Скандией рядом
То, чем известна она, — Коданский славный залив.
Слава, известность и честь и доблесть меня заставляют
С родины милой уйти в эти чужие края.
Если за это, отец, заслужил я небесные стрелы, —
Будь по воле твоей: брось мою тень за Коцит.
Если же сердцем ты был, сверкая, ко мне благосклонен, —
Ознаменован тобой, счастлив да будет мой путь!»
«Счастлив да будет мой путь», — повторил я, но ярое пламя
⁵⁰ Отблеском многих огней мне ударяет в глаза.
Тут распростерлось без чувств надолго бессильное тело,
И в побелевшем лице краски не стало совсем.

Названный день для певца, вероятно, стал бы последним,

Если бы Феб, как всегда, помощь не подал ему.
«Феб, покровитель певцов! — явилась такая молитва, —
Милостив будь, облегчи горькую участь певца!
Я же, по воле твоей придя в восточные земли,
Петь и на лире играть буду во славу твою».
Вняв, снизошел он, обвив виски священные лавром,
⁶⁰ Трижды, четырежды мне светлой кивнул головой.
«Встань! Да получат, — сказал, — твои члены прежнюю бодрость:
Родину ты с четырех должен прославить сторон —
Там, где с востока ее ограждает полная Висла,
Где охраняет рубеж с юга великий Дунай,
Там, где на западе Рейн ее зовется границей,
Там, где на севере к ней коданский род прилежит.
Всю серединную часть Германии в этих пределах
Фебовой песнею ты миру всему воспоешь.
Но не минуют тебя, о Цельтис, различные беды
⁷⁰ На круговом твоем десятилетнем пути:
Лишь за большие труды приходит большая известность,
Где проливается пот — слава летит ему вслед!»
Молвил и сразу исчез, рассекая крыльями воздух;
С ним улетела толпа спутниц его Аонид.

Столько в пути пережив, въезжаю я с трепетом в город,

Пленником вскоре твоих став, Хазилина, очей.
Сердце омрачено каким-то плотным туманом,
Разум ослеп и собрать силы свои не спешит.
Только тобою одной, заключенною в сердце, он занят,
⁸⁰ Ты в своей красоте вечно стоишь предо мной.
Как по тенистым лесам напрягают пернатые горло,
Если согреты они солнца весенним огнем,
Быстрым трепетом крыл встречают жданную радость,
И голоса голосам отклик в ответ подают, —
Так мои песни тебя призывают пламенной лирой,
Чтобы в объятьях твоих, милая, счастье найти.
Брось, беспощадная, взгляд, как весь я высох от страсти,
Как от огня твоего кости ослабли, взгляни!
Знай, что скоро мой дух изнуренные члены покинет,
⁹⁰ Скоро причиной моей смерти тебя назовет.
Землю уже освещал однажды искоса Цинтий,
Полной сестрица его стала в двенадцатый раз,
С той поры, как лишь ты, жестокая, мною владеешь,
Нежное сердце мое муча жестоким огнем.
Феб ли взирает с небес или тянется темное время,
В этих страстях для меня меры и отдыха нет, —
Нить ли выпряли мне роковые сестры такую,
Что заставляет меня гибели ждать от любви,
Или же сердце мое всегда Эротовой мукой
¹⁰⁰ Будет жестоко страдать в силу решения звезд.