Стихотворения

Осипу Мандельштаму

Когда бы этот день — тому, о ком читаю:

де, ключ он подарил от… скажем, от ларца
открытого… свою так оберёг он тайну,
как если бы ловил и окликал ловца.

Я не о тайне тайн, столь явных обиталищ

нет у неё, вся — в нём, прозрачно заперта,
как суть в устройстве сот. — Не много ль ты болтаешь? —
мне чтенье говорит, которым занята.

Но я и так — молчок, занятье уст — вино лишь,

и терпок поцелуй имеретинских лоз.
Поправший Кутаис, в строку вступил Воронеж —
как пекло дум зовут, сокрыть не удалось.

Вернее — в дверь вошел общения искатель.

Тоскою уязвлён и грёзой обольщён,
он попросту живет как житель и писатель
не в пекле ни в каком, а в центре областном.

Я сообщалась с ним в смущении двояком:

посол своей же тьмы иль вестник роковой
явился подтвердить, что свой чугунный якорь
удерживает Пётр чугунною рукой?

«Эй, с якорем!» — шутил опалы завсегдатай.

Не следует дерзить чугунным и стальным.
Что вспыльчивый изгой был лишнею загадкой,
с усмешкой небольшой приметил властелин.

Строй горла ярко наг и выдан пульсом пенья

и высоко над ним — лба над-седьмая пядь.
Где хруст и лязг возьмут уменья и терпенья,
чтоб дланью не схватить и не защелкнуть пасть?

Сапог — всегда сосед священного сосуда

и вхож в глаза птенца, им не живать втроём.
Гость говорит: тех мест писателей союза
отличный малый стал теперь секретарём.

Однако — поздний час. Мы навсегда простились.

Ему не надо знать, чьей тени он сосед.
Признаться, столь глухих и сумрачных потылиц
не собиратель я для пиршеств иль бесед.

Когда бы этот день — тому, о ком страданье —

обыденный устой и содержанье дней,
всё длилось бы ловца когтистого свиданье
с добычей меж ресниц, которых нет длинней.

Играла бы ладонь вещицей золотою

(лишь у совсем детей взор так же хитроват),
и был бы дну воды даруем ключ ладонью,
от тайнописи чьей отпрянет хиромант.

То, что ларцом зову (он обречён покраже),

и ульем быть могло для слёта розных крыл:
пчелит аэроплан, присутствуют плюмажи,
Италия плывёт на сухопарый Крым.

А далее… Но нет! Кабы сбылось «когда бы»,

я наклоненья где двойной посул найду?
Не лучше ль сослагать купавы и канавы
и наклоненье ив с их образом в пруду?

И всё это — с моей последнею сиренью,

с осою, что и так принадлежит ему,
с тропой — вдоль соловья, через овраг — к селенью,
и с кем-то, по тропе идущим (я иду),

нам нужен штрих живой, усвоенный пейзажем,

чтоб поступиться им, оставить дня вовне.
Но всё, что обретём, куда мы денем? Скажем:
в ларец. А ключ? А ключ лежит воды на дне.

Вокзальчик