Стихотворения (1926)

Додвадцатилетний люд,
выше знамена вздень:
сегодня
             праздник МЮД,
мира
        юношей
                     день.
Нам
       дорога
                  указана Лениным,
все другие —
                      кривы́ и грязны́.
Будем
          только годами зе́лены,
а делами и жизнью
                               красны́.
Не сломят
                 сердца и умы
тюремщики
                   в стенах плоских.
Мы знаем
                застенки румын
и пули
           жандармов польских.
Смотрите,
                какая Москва,
французы,
                 немцы,
                            голландцы.
И нас чтоб
                 пускали к вам,—
но чтоб не просить
                              и не кланяться.
Жалуются —
                     Октябрь отгудел.
Нэповский день —
                              тих.
А нам
          еще много дел —
и маленьких,
                     и средних,
                                      и больших.
А с кем
            такое сталось,
что в семнадцать
                            сидит пригорюнивши,
у такого —
                 собачья старость.
Он не будет
                    и не был юношей.
Старый мир
                   из жизни вырос,
развевайте мертвое в дым!
Коммунизм —
                       это молодость мира,
и его
        возводить
                         молодым.
Плохо,
           если
                   одна рука!
С заводскими парнями
                                     в паре
выступай
               сегодня
                            и сын батрака,
деревенский
                    вихрастый парень!
Додвадцатилетний люд,
красные знамена вздень!
Раструбим
                 по земле
                               МЮД,
малышей
               и юношей день.

ДВЕ МОСКВЫ

Когда автобус,
                        пыль развеяв,
прет
       меж часовен восковых,
я вижу ясно:
                    две их,
их две в Москве —
                              Москвы.

1

Одна —
             это храп ломовий и скрип.
Китайской стены покосившийся гриб.
Вот так совсем
                        и в седые века
здесь
         ширился мат ломовика.
Вокруг ломовых бубнят наобум,
что это
            бумагу везут в Главбум.
А я убежден,
                     что, удар изловча,
добро везут,
                    разбив половчан.
Из подмосковных степей и лон
везут половчанок, взятых в полон.
А там,
          где слово «Моссельпром»
под молотом
                    и под серпом,
стоит
         и окна глазом ест
вотяк,
         приехавший на съезд,
не слышавший,
                         как печенег,
о монпансье и ветчине.
А вбок
           гармошка с пляскою,
пивные двери лязгают.
Хулиганьё
                 по кабакам,
как встарь,
                 друг другу мнут бока.
А ночью тишь,
                       и в тишине
нет ни гудка,
                    ни шины нет…
Храпит Москва деревнею,
и в небе
             цвета крем
глухой старухой древнею
суровый
             старый Кремль.

2