Стихотворения (1927)

Я до путешествий
                             очень лаком.
Езжу Польшею,
                         по чехам,
                                        по словакам,
Не вылажу здесь
                           из разговора вязкого
об исконном
                    братстве
                                  племени славянского.
Целый день,
                    аж ухо вянет,
слышится:
                 «словянами»…
                                         «словян»…
                                                           «словяне»…
Нежен чех.
                 Нежней, чем овечка.
Нет
      меж славян
                         нежней человечка:
дует пивечко
                     из добрых кружечек,
и все в уменьшительном:
                                         «пивечко»…
                                                            «млечко»…
Будьте ласков,
пан Прохаско…
пан Ваничек…
                      пан Ружичек…
Отчего же
                господин Крамарж
от славян
               Москвы
                           впадает в раж?
Дело деликатнейшее,
                                   понимаете ли вы,
как же на славян
                          не злобиться ему?
У него
          славяне из Москвы
дачу
        пооттяпали в Крыму.
Пан Крамарж,
                      на вашей даче,
                                              в санатории,
лечатся теперь
                        и Ванечки
                                        и Вани,
которые
пролетарии, конечно…
                                    разные,
                                        и в том числе славяне.

ДА ИЛИ НЕТ?

Сегодня
             пулей
                       наемной руки
застрелен
                товарищ Войков.
Зажмите
              горе
                     в зубах тугих,
волненье
              скрутите стойко.
Мы требуем
                    точный
                                и ясный ответ,
без дипломатии,
                           го́ло:
— Паны за убийцу?
                                Да или нет? —
И, если надо,
                     нужный ответ
мы выжмем,
                   взяв за горло.
Сегодня
             взгляд наш
                               угрюм и кос,
и гневен
             массовый оклик:
— Мы терпим Шанхай…
                                      Стерпим Аркос.
И это стерпим?
                         Не много ли? —
Нам трудно
                  и тяжко,
                               не надо прикрас,
но им
         не сломить стальных.
Мы ждем
               на наших постах
                                          приказ
рабоче-крестьянской страны.
Когда
         взовьется
                         восстания стяг
и дым
          борьбы
                      заклубится,
рабочие мира,
                       не дрогните, мстя
и на́нявшим
                   и убийцам!

СЛУШАЙ, НАВОДЧИК!

Читаю…
              Но буквы
                             казались
мрачнее, чем худший бред:
«Вчера
           на варшавском вокзале
убит
        советский полпред».
Паны воркуют.
                       Чистей голубицы!
— Не наша вина, мол…—
                                        Подвиньтесь, паны,
мы ищем тех,
                      кто револьвер убийцы
наводит на нас
                        из-за вашей спины.
Не скроете наводчиков!
За шиворот молодчиков!
И видим:
              на плитах,
                              что кровью намокли,
стоит
         за спиной
                         Чемберлен в монокле.
И мы
        тебе,
                именитому лорду,
тебе
       орем
               в холеную морду:
— Смотри,
                 гроза подымается слева,
тебя
       не спасет
                      бронированный щит.
Подняв
            площадями
                               кипение гнева,
народ
         стомильонный
                                от боли рычит.
Наш крик о мире —
                               не просьба слабых,
мы строить хотим
                             с усердьем двойным!
Но если
             протянутся
                               ваши лапы
и нам
         навяжут
                      ужас войны —
мы Войкова красное имя
и тыщи других
                        над собой
как знамя наше подымем
и выйдем
                в решительный бой.

НУ, ЧТО Ж!

Раскрыл я
                 с тихим шорохом
глаза страниц…
И потянуло
                  порохом
от всех границ.

Не вновь,
               которым за́ двадцать,
в грозе расти.
Нам не с чего
                      радоваться,
но нечего
               грустить.

Бурна вода истории.
Угрозы
           и войну
мы взрежем
                   на просторе,
как режет
               киль волну.

ПРИЗЫВ