Смерть и Любовь над миром царят,Только Любовь и Смерть.И потому Блядь и СолдатНам подпирают твердьнеба. Горячие их тела(он — мускулистый, она — бела,так никого и не родила,но каждому мясо своё дала),переплелись и пульсируют вместе.Ей — безнадёжной неверной невесте —В тело безумное сперму льёт,Зная, что смерть там она найдёт.У Бляди мокрый язык шершав.В щели её огонь,Солдат, отрубатель и рук, и глав,Он семя в неё как конь…Она ему гладит затылок,И он извивается пылок…
Когда себя введу…
Когда себя введув твой молодой каналИ на стене в аду(а ад кромешно ал)тебя собой распялскользил и воспарялИ горечь на губахи твой ночной животи думаешь в потьмах:«ну и случилось, вот.»
Принцем Тамино, с винтовкой и ранцем…
Принцем Тамино, с винтовкой и ранцемНемец австрийский Гитлер с румянцемПо полю французскому славно шагалНо под атаку газов попал«Кози фан тутте». «Ди Зауберфлёте»Австрийского немца моцартовы нотыЕздил в Париж. Жил полжизни в каретахМузыку сфер записал он в дуэтахКурфюрсты. Эрцгерцоги. Клары. КораллыНаци вина нацедили в бокалыГомо-фашисты, Эрнст-Ремы и гомоИмя Моцарта фашистам знакомо.Будь я эсэсовцем юным и смелымСлушал бы я Фьердилидж с ДорабеллойДва офицера: Гульельмо, ФеррандоИх Муссолини прислал контрабандоДвух итальянцев, — штабистов смешливыхВ наши кафе кобылиц боязливыхКак я люблю тебя Моцарт-товарищ,Гитлер-товарищ — не переваришь,Гитлер амиго принцем ТаминоНежно рисует домы в руино…
Лефортово
Тюремный день турусами шуршаУж начался, и едет не спешаГазету принесли… Стучат ключомЛекарства что прописаны врачомСложив в бумажку, нам суют в кормушкуВторую чаем вспененную кружкуЯ допиваю. День пошел баржоюЕсли тюрьму можно назвать рекоюОтель Лефортово, военные погоныИ стоны, стоны, стоны, стоныДуши, здесь похороненной живьем«Как Вы мсье?» мне «человек с ружьем»Вопрос лукавый задает, он лысСей младший лейтенант и вправду лисОн тонкий лис, перловкой и морковкойЕго рубаха пахнет, он с золовкойДо «Бауманской» ехал поутру…«Я — все нормально, скоро не помруНазло Вам проживу еще лет триста»— Звучит ответ философа-фашистаФилософ гриву отпустил как могВ кормушку он смеется и плюетсяОн отжимается, он не сдается«Он супермен», сказал бы педагогОн высший сорт, он — экстра, мега-старА младший лейтенант — он русский самовар