Морозной пылью в солнечном музееЯнтарная густеет тишина.Она разбудит даже в ротозее,Среди дриад, вельмож, пейзажей, флотов,Суровый век, в котором жил Федотов,Нахмурившийся в раме у окна.Широкий ямб торопит нетерпенье,Эпическую поступь наших лет.У нас простор для дум и вдохновенья,Но как забыть, что был и черств и горекХлеб прошлого! Кроши его, историк,И замеси на вымысле, поэт!Декабрь 1926 — январь 1927
80. РОЗИНА
Долго в жилах музыка бродила,Поднимая темное вино…Но, скажи мне, где всё это было,Где всё это было, так давно?Свет погас, и стали вы Розиной…Дом в Севилье. Полная луна.Звон гитары — рокот соловьиный —Градом бьет в полотнище окна.Жизни, счастья пылкая возможность!Разве сердца удержать полетВ силах тщетная предосторожность,Стариковской ревности расчет?Доктор Бартоло в камзоле красном,Иезуит в сутане, клевета,Хитрая интрига — всё напрасноТам, где сцена светом залита!Опекун раздулся, точно слива,Съехал набок докторский парик,И уже влюбленный АльмавиваВам к руке за нотами приник.Вздохи скрипок, увертюра мая.Как и полагалось пьесам встарь,Фигаро встает, приподнимаяРазноцветный колдовской фонарь,И гремит финал сквозь сумрак синий…Снова снег. Ночных каналов дрожь,В легком сердце болтовню РоссиниПо пустынным улицам несешь.Льется, тает холодок счастливый,Звезды и ясны, и далеки.И стучат, стучат речитативыВ тронутые инеем виски.Доброй ночи, милая Розина!В мутном круге ширится луна.Дом молчит. И в зареве каминаСам Россини смотрит из окна.24 октября 1927