Много потеряла и его лирика, словно приобрела некую нарочитую целомудренность. Вместо откровенных, дерзких стихов, рисующих зримый образ любимых женщин поэта, женщин-волчиц, диких и «одомашненных» амазонок, потекли безликие тексты, в которых трудно было угадать автора: «Первою любовью ослепило,/ Первою любовью обожгло./ А потом от сердца отступило,/ А потом и дальше отошло». Отдающие архаикой (или просто небрежно написанные?) строки не несли в себе былой энергетики, огнепоклонной страсти, как не могло ее быть в самом христианстве.
Религиозные мотивы всегда были присущи его творчеству, но прежде это был либо христианско-языческий сплав с духовным преобладанием последнего, либо откровенная стилизация, пронизанная мистикой. И едва ли его последние поэмы о Христе можно назвать большой творческой удачей. Он пошел проторенной дорогой, не открывая ничего нового, да еще навлекая на себя гнев православных ортодоксов, не принимавших «свободной трактовки» религиозного учения.
90-е – это ГКЧП и расстрел Дома Советов, многотысячные митинги и демонстрации, передел собственности, обнищание населения, зарождение новых политических партий, свежие веяния в литературе и стремительная радикализация искусства, взявшего на вооружение доселе запретные лозунги и приемы. Слышал ли Кузнецов музыку «культурной революции»? Наверное, слышал, но не слушал. Известный музыкант и композитор Сергей Курехин так определял творческого человека: «Если вы романтик, вы – фашист!». Именно тогда в полный голос заявили о себе Алина Витухновская, Марина Струкова, Сергей Яшин, Алексей Широпаев.
Последний, как один из лидеров и идеологов «правой поэзии», писал: «Здравствуй, наше суровое счастье,/ Сталь простора, крутой небосклон!/ Катакомбные символы свастик/ Освещают железобетон». Безусловно, для неоязычников, «детей катакомб», поклонявшихся свастике, Кузнецов мог стать – и являлся отчасти – неким символом. Символом сопротивления системе, символом древней славянской мудрости, тайн, сокрытых от непосвященных. Совершенно очевидно, что не без влияния раннего Кузнецова тот же Широпаев говорил о новом поколении: «А сегодня, в ночах промзон,/ Голодая, скитаясь, зрея,/ Видим северный горизонт,/ Видим солнце Гипербореи». Именно это видение больше, чем кому-либо, было присуще Кузнецову, именно он мог видеть «задолго до», видеть то, о чем другие только догадывались.
И от Кузнецова ждали – эпатажных жестов, громких манифестов, знаковых поэм и стихов, как всегда ожидают от большого поэта, обозревающего мир «в его минуты роковые». Он, как тяжеловесный, медлительный Вий, должен был явиться и, позволив поднять себе веки, сказать последнее веское слово, обозначить те рубежи, которых не могли еще в полной мере узреть неокрепшими глазами «катакомбники»… За ним посылали, и неоднократно. Но он не явился. Он, похоже, уснул и видел совсем иные сны, забыв о своем предназначении. Забыв обо всем. Так и окаменев.
«Юрий Кузнецов: Очерк творчества»
Часть1.ПОЭТИКА
Юрий Кузнецов следующим образом характеризует собственное представление о модели мироздания: «Историческое мышление человека разорвано и не улавливает связи начала и конца Формально человек установил эту связь, когда спутники Магеллана обогнули землю и окончили свой путь в начальной точке. Кругосветное путешествие - формальный образ вечного возвращения. Земля кругла - это похоже па ловушку. Как тут не вспомнить Мировое Яйцо и даже старые бесполезные споры, что было раньше: яйцо или курица? По мне курица покамест белок с желтком и сидят в яйце, но как бы яйцо не протухло. Ведь его содержимое давно живет в мертвой системе технической цивилизации.».
Способ мышления поэта является метафорическим. Связь между явлениями определяется на образном уровне: связь начала и конца (причины и следствия) сопоставляется с шарообразностью Земли (шарообразная Земля - шарообразная, замкнутая Вселенная