Стихотворения и поэмы

До последних дней жизни — Мартынов неожиданно скончался от инсульта 21 июня 1980 года — думы о судьбе европейской культуры глубоко волновали поэта. Он считал себя — и не без оснований — причастным к ней, он верил в ее будущее и завещал свою веру нам. Этот завет звучит тем более значительно и весомо, если вспомнить, что длительное время Леонида Мартынова считали человеком "не от мира сего". Нет, он был именно "от мира сего". Это Леонид Мартынов спасал книжные сокровища Омска, был оперативным журналистом, землепроходцем, ученым-филологом, видным переводчиком, выдающимся мастером художественного слова. За свои заслуги в области литературы Леонид Мартынов был удостоен высокого звания лауреата Государственных премий СССР и РСФСР, за книги стихов "Гиперболы" (1972) и "Первородство" (1965) награжден орденами и медалями. Но прежде всего и главным образом он был человеком, ощутившим себя Словом, если вспомнить здесь изречение Андрея Белого.

Потребность в поэтическом самовыражении доходила у Леонида Мартынова до одержимости. Он любил жизнь, любил во всей ее полноте и противоречивости. Не случайно в его поэзии многократно звучит мотив "жизни живой" и говорится о ее постоянном обновлении.

"Все, что обычно начиналось,— кончается необычайно!" ("Концы и начала") — вот поэтический афоризм, выражающий суть мировосприятия поэта. В самой творческой биографии Леонида Мартынова многое было "не как у всех". В первую очередь это относится к его поэзии, в которой предельная сила лирического самовыражения сочеталась с эпической силой его ищущей, обобщающей мысли. И еще: высший пик его творческих свершений падал не на молодые, не на 20-е, а на последующие годы, на вторую половину нашего столетия. Вот почему и надо сказать прямо: Леонид Мартынов — поэт, определивший облик середины двадцатого века.

Валерий Дементьев

СТИХОТВОРЕНИЯ

Стихотворения,

вошедшие в прижизненное собрание сочинений

"Выдвинутые подбородки…"^{2}

Выдвинутые подбородки,

Суковатые кулаки…

Это было в рабочей слободке

Над гранитным бортом реки.

Сцапали фараона:

^[1]

"А ну-ка сюда волоки!"

Нынче не время оно

Над гранитным бортом реки.

И разговор короткий —

Слова не говоря…

Это было в рабочей слободке

В пламени Октября,

Там, где туман, витая,

Плыл над волной реки,

Старых архангелов стаю

^[2]

Пряча на чердаки.

1920

Провинциальный бульвар^{3}

Провинциальный бульвар. Извозчики балагурят.

Люди проходят, восстав от сна.

Так и бывает: проходят бури

И наступает тишина.

Что из того, что так недавно

Стыли на стенах кровь и мозг!

Толстые люди проходят плавно

Через бульвар, где истлел киоск.

Что из того, что разрушенных зданий

Ясные бреши на восток!

Кончились, кончились дни восстаний,

Членовредительства и тревог.

И только один, о небывалом

Крича, в истрепанных башмаках,

Мечется бедный поэт по вокзалам,

Свой чемоданчик мотая в руках.

1921

"Мы — футуристы невольные…"^{4}

Мы — футуристы невольные

Все, кто живем сейчас.

Звезды остроугольные —

Вот для сердец каркас!

Проволока колючая —

Вот из чего сплетены

Лавры благополучия

После всемирной войны.

Отгородимся от прошлого,

Стертого в порошок,

Прошлого, былью поросшего,

Скошенного под корешок.

Разве что только под лупами

Станет оно видней…

Пахнут землей и тулупами

Девушки наших дней.

1921

Алла^{5}

Вы уедете скоро. У платформы вокзала

Будет биться метель в паровозную грудь.

Улетая, завьюжится талая муть.

Я назад возвращусь, спотыкаясь о шпалы.

Рыжеокая девушка, белая Алла,

Не забудьте, кончая намеченный путь,

Сквозь окошко вагона свой стан перегнуть,

Удивляясь, как быстро Сибирь убежала.

И, взлетая на черную спину Урала

И спускаясь в долину голодных смертей

^[3]

,

Вспоминайте о том, как простились устало

Мы с больными улыбками умных детей,

Чтобы встретиться вновь в суете карнавала

Под веселыми масками старых чертей.

1921

"Позднею ночью город пустынный…"^{6}

Позднею ночью город пустынный

При бертолетовых вспышках зимы

^[4]

.

Нежная девушка пахнет овчиной,

И рукавички на ней и пимы.

Нежная девушка новой веры —

Грубый румянец на впадинах щек,

А по карманам у ней револьверы,

А на папахе алый значок.

Может быть, взять и гранату на случай?

Памятны будут на тысячи лет

Мех полушубка горячий, колючий

И циклопический девичий след.

1922

Серый час^{7}

Серый час был мутен и обманчив,

И хотелось закричать кому-то:

"Помогите! Я уже не мальчик,

Заблудился в поисках уюта!"

Но из полумрака отвечало

Лунное морщинистое рыло:

"Что же! Удивительного мало!

И меня туманами закрыло".

И пошли смеясь мы и ругаясь,

И туман куда-то в водостоки

Уползал, клубясь и содрогаясь,

И вставало солнце на востоке.

1922

"Между домами старыми…"^{8}

Между домами старыми,

Между заборами бурыми,

Меж скрипучими тротуарами

Бронемашина движется.

Душки трепещут за шторами,-

Пушки стоят на платформе,

Смотрит упорными взорами

Славный шофер — Революция.

Руки у ней в бензине,

Пальцы у ней в керосине,

А глаза у ней синие-синие,

Синие, как у России.

1922