Стихотворения и поэмы

Воздушные фрегаты^{9}

Померк багряный свет заката,

Громада туч росла вдали,

Когда воздушные фрегаты

Над самым городом прошли.

Сначала шли они как будто

Причудливые облака,

Но вот поворотили круто —

Вела их властная рука.

Их паруса поникли в штиле,

Не трепетали вымпела.

"Друзья, откуда вы приплыли,

Какая буря принесла?"

И через рупор отвечали

Мне капитаны с высоты:

"Большие волны нас качали

Над этим миром. Веришь ты —

Внизу мы видим улиц сети,

И мы беседуем с тобой,

Но в призрачном зеленом свете

Ваш город будто под водой.

Пусть наши речи долетают

В твое открытое окно,

Но карты, карты утверждают,

Что здесь лежит морское дно.

Смотри: матрос, лотлинь

^[5]

распутав,

Бросает лот во мрак страны.

Ну да, над вами триста футов

Горько-соленой глубины!"

1922

Рассмейтесь^{10}

В белых яблонях сокрыт ваш дом,

И, грустя, что наши встречи редки,

Я у яблонь все сухие ветки

Длинным обрубил ножом.

Дорогая, слышал я не раз,

Что поблек завидный ваш румянец,

Что какой-то жалкий оборванец

Молодость украл у вас.

Вы рассмейтесь, если это ложь.

Ну, а если это правда злая,—

Вы подайте голос, дорогая:

Длинный у меня есть нож.

1922

Сонет^{11}

Я шел по лысинам и спинам горным

В мою Европу прямо на закат,

И звезды в небе азиатски-черном

Мерцали, как глазенки киргизят

^[6]

.

А после в городе, большом и сорном,

Тебя я встретил, европейский брат

^[7]

,

В далеком прошлом тоже азиат

^[8]

,

Но днесь охвачен рокотом моторным.

Да, раньше ты пришел на сотни лет,

Но друг за другом мы кружили вслед,—

Об этом-то преданья и векуют.

И классикам вы верьте не вполне,

Ведь мне о вас, а вам и обо мне

Они не знают сами, что толкуют.

1923

Балхаш^{12}

Я помню зной того степного края,

Безветрие и дьявольскую сушь.

Я плелся по горбам Тарбагатая

^[9]

И воду пил из горьких теплых луж.

И в тех же лужах я мочил отрепья,

Чтоб хоть на час оставил мучить зной.

К тебе, Балхаш, я пробирался степью,

И вот ты встал зеленою стеной…

О, как грохочет вал, встающий дыбом

На жирном ослепительном песке!

Как хорошо плескаться сонным рыбам,

Когда гроза грохочет вдалеке!

1923

Нежность^{13}

Вы поблекли. Я — странник, коричневый весь.

Нам и встретиться будет теперь неприятно.

Только нежность, когда-то забытая здесь,

Заставляет меня возвратиться обратно.

Я войду, не здороваясь, громко скажу:

"Сторож спит, дверь открыта, какая небрежность!

Не бледнейте, не бойтесь! Ничем не грожу,

Но прошу вас: отдайте мне прежнюю нежность".

Унесу на чердак и поставлю во мрак,

Там, где мышь поселилась в дырявом штиблете.

Я старинную нежность снесу на чердак,

Чтоб ее не нашли беспризорные дети.

1924

Элегия^{14}

О, не в тайгу б пошел искать я рай,

Не Ева ты, я не Адам нагой,

Но помолчи и отдышаться дай,

Ведь я пришел к тебе, а не к другой.

Тяжелый запах ты сейчас вдохнешь,

В нем будет всё — и паровозный дым,

И сырость трюма. Револьвер и нож

Я суну под подушку. Помолчим.

Мир озарен Полярною звездой,

За окнами упругий снежный хруст.

Ты поцелуя теплою водой

Напой меня из приоткрытых уст…

Прощай, хозяйка губ своих и плеч!

Забудешь или память сохранит:

В осенний час соседний мир поджечь

Я улетел в потоке леонид

^[10]

.

1924

Сирены^{15}

Опять вода идет на прибыль.

Плывет челнок мой, непричален.

И не поймешь: сирены, рыбы ль

Глядят сквозь щелочки купален.

Я вспомнил случай с рыбаками:

Услышали сирен ли, рыб ли,

Но с распростертыми руками

Метнулись за борт и погибли.

Такой конец неинтересен —

Идти ко дну, теряя разум.

Но видеть их, не слыша песен,

Доступно только водолазам.

Но ведь и эти водолазы

Не одинаковы, а разны:

Одни — ужасные пролазы,

Другие — вдохновенно праздны.

Один готов схватить сирену

Рукой, которая намокла,

Другой лишь поглядит смиренно

Сквозь затуманенные стекла.

А вот возьму сейчас разденусь

Да ринусь головою в воду:

Авось я никуда не денусь,

А плавать я умею сроду.

1924

"Наш путь в тайгу. И этот дальний путь…"^{16}

Наш путь в тайгу. И этот дальний путь

Не верстами — столетьями я мерю.

Вооруженный, чувствую я жуть

И чувствую огромную потерю.

Давно исчезли за горбом земли

Завоевания столетий многих.

Лишь крестики часовенок убогих

Торчат кой-где, чтоб мы их не нашли.

Селенье. Крик младенцев и овец,

От смрада в избах прокисает пища.

Будь проклят тот сентиментальный лжец,

Что воспевал крестьянское жилище!

Я думаю о нем как о враге,

Я в клочья разодрал бы эту книгу.

Я человек — и никакой тайге

Вовек не сделать из меня шишигу

^[11]

.

1925

Голый странник^{17}

О, знаю я, что постепенно

Твердь

^[12]

снова станет голубой,

Студеная осядет пена

И дым подымет хвост трубой.

…Все магистрали и поселки

Тонули в бездне снеговой,

Когда возникли эти толки

О голом призраке. Впервой

Он появился на руинах

Старинных зданий, а потом

Он, для смятенья душ невинных,

В пространстве будто бы пустом

Ускорил шаг среди метели,

И все, кому являлся он,

Божились, что бредет без цели,

Простоволос и обнажен.

Но ведь и мы его встречали,

И согласись, что я и ты

Как будто и не замечали

Его ужасной наготы.

Кто он? Наследие ль военных

Жестоких лет, когда враги

Зимою раздевали пленных

И говорили им: "Беги!"

А может быть, безумец гордый,

С природою вступивший в бой