Вино постепенно развязывало языки, умножало веселье и шум. Пахучий дым от дорогих сигар клубился над головами до самого потолка, тонкой струйкой тянулся в окно. Слуги Леона суетились среди гостей, подавая каждому то, чего он хотел. Одни гости сидели группами, другие стояли или ходили, болтая, шутя либо торгуясь. Леон не покидал Германа. Сегодня он впервые так близко сошелся с этим самым крупным бориславским тузом и почувствовал к нему какое-то странное влечение. До сих пор они противостояли друг другу, как враги. Леон лишь два года назад появился в Бориславе с наличным, и немалым, капиталом. Он был более образован, чем Герман, хорошо разбирался в коммерческих делах, читал кое-какие книжки по горному делу и думал, что достаточно ему только появиться в Бориславе — всё покорится ему, и он станет единовластным господином. Он заранее мечтал о том, как он дешево закупит громадные и наиболее удобные для разработки участки, как заведет себе машины для более быстрого и дешевого извлечения подземных сокровищ, как поднимет всю местную нефтяную промышленность и по своему желанию^ будет повышать и понижать цены. Между тем на деле все оказалось иначе. В Бориславе были уже свои силы, к тому же такие силы, с которыми ему нелегко было тягаться, и самой большой силой был Герман. Леон вначале злился, видя, с какой нескрываемой неохотой принимают его старые бориславские предприниматели. Особенно Герман, этот простой, необразованный тряпичник, был для него словно соль в глазу, и он старался всегда и всюду, где только мог, уколоть его, а в обществе никогда не упускал случая за обычной вежливостью показать Герману свое духовное превосходство. Герман мало обращал внимания на эти уколы, а донимал его на деловом поприще: перехватывал участки, которые хотел купить Леон, переманивал его лучших рабочих и вместе с тем при встречах с Леоном всегда делал вид, будто ничего не случилось. Это было уж слишком. Леон увидел, что таким способом не добьется ничего. Правда, до сих пор в Бориславе ему везло: он напал на несколько богатых жил горного воска, нефть также шла хорошо; но Леон справедливо боялся, что счастье не вечно будет к нему благосклонно, что оно, возможно, когда-нибудь и отвернется от него, а в таком случае лучше иметь сильных друзей, нежели сильных врагов. К этому прибавилось еще и то, что после смерти жены у Леона появилось желание пожить со временем спокойно, осесть, пустить корни, воспользоваться на старости плодами своей беспокойной, хлопотливой жизни и обеспечить хорошую жизнь своей единственной дочери. Тут уж, ясное дело, нужно иметь кружок друзей, а не врагов. К тому же он услыхал, что у Германа есть единственный сынок во Львове, в ученье у купца, и у него сразу возникла мысль: сын Германа и его Фанни — вот это пара; самые крупные капиталисты, вместо того чтобы бороться и подкапывать друг друга, соединяются, связанные тесными семейными узами. И мысль Леона строила золотые замки на этом крепком фундаменте.
— Видите, дорогой сосед, — говорил он Герману, — сам не знаю, в чем дело, отчего меня так потянуло к спокойной, тихой и счастливой пристани. Ведь был же я до сих пор словно перелетная птица: то здесь, то там. Нет, пора успокоиться!
— И я тоже говорю, — сказал Герман, делая вид, будто этот разговор его очень занимает.
— Не дал мне бог сына, как вам, но у меня есть дочь, бедное дитя. Видеть ее счастливой, с любимым человеком, в кругу детей, — ох, это единственная цель моей жизни!
— Даст бог, и это сбудется.
— Да, я очень желаю этого! Ах, и еще кружок добрых друзей, таких, как вы, дорогой сосед. Больше мне ничего не нужно для того, чтобы быть счастливым.
— Ну, что касается меня, — сказал, усмехаясь, Герман, — я из Дрогобыча никуда не убегу, я всегда к вашим услугам.
— О, я знаю, — сказал Леон и крепко сжал Герману руку, — я знаю, что вы искренний, добрый человек! Не поверите, как я давно хотел с вами поближе познакомиться… А ваш сын? Правда, я не имею чести знать его лично, но и он уже заранее мил и дорог мне, как собственное дитя.
Герман слегка поморщился при воспоминании о сыне, словно вдруг в медовом прянике разгрыз зерно перца.
— Мой сын… — проговорил он неохотно. — Благодарю вас за доброе слово! Вот работает, как может.
— Ну, не говорите этого! — воскликнул
Леон. — Я и сам знаю, что сын такого отца, наверное, и минуты не просидит зря. Эх, дорогой сосед, как бы я был счастлив, если бы мы могли соединиться с вами, сойтись близко во всем, так, чтобы…
Он замолчал и глядел на Германа, а Герман на него, не догадываясь, куда тот метит.
— Знаете, — снова начал Леон, — сегодняшний день такой большой и счастливый для меня…