Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

В эту минуту собеседники встали и подошли к окну, — в павильоне было очень душно. Герман выглянул в окно. Едва он отступил от окна, как вдруг кусок кирпича пулей пролетел через окно, как раз в том месте, где стоял Герман. И в ту самую минуту, когда Леон говорил о большом сегодняшнем счастье, кирпич врезался в кучу стаканов, стоявших на столе. Жалобно зазвенело и разлетелось стекло, а кирпич летел дальше и, ударившись о противоположную стену, упал на землю. Все сорвались с мест, а Герман побледнел, как полотно: он догадывался, что кирпич предназначался для него.

— Что это? Что? Кто это такой? — послышались встревоженные голоса.

Леон, Герман и еще кое-кто из гостей выскочили во двор. Ро дворе также был шум.

— А ну, хватай его, босяка! — кричал изо всех сил мастер.

— Кто здесь бросил кирпич? — крикнул и Леон.

— Да вот, пане, какой-то босяк, угольщик. Шлялся здесь по улице, высматривал, высматривал, а потом увидел вот этого пана в окне (он показал на Германа), схватил кирпич, да как швырнет — и наутек! Держи его, держи, да в полицию! — снова закричал мастер двум рабочим, которые гнались вниз по Зеленой улице за убегающим молодым угольщиком в черной, как деготь, рубахе и в таком же фартуке.

— Эва, как удирает, бестия! Не догнать! — говорил мастер.

Рабочие, гнавшиеся за парнем, были, по-видимому, такого же мнения, потому что, запыхавшись, остановились Однако один из них наклонился, поднял камень и запустил им в убегающего, который в эту минуту готов был скрыться за поворотом. Камень угодил угольщику в самую пятку, и тот, почувствовав боль, дико вскрикнул и исчез за стеной. Крик этот странно поразил Германа.

— Что это за паренек? — спросил он,

Никто не знал угольщика. Леон взглянул на

Германа и даже испугался.

— Боже мой, что с вами?

— Ничего, ничего, — ответил Герман, — это от жары, видимо. Что-то мне здесь, в груди, сдавило. Но этот голос, этот голос… такой странный…

Леон не мог понять, чем странен этот голос. Ему он показался самым обыкновенным. И Герман не мог объяснить себе, что это за голос, — ему казалось, что он где-то слышал его, но где — не знал. Знал лишь только, что какой-то таинственной, необъяснимой силой этот голос воскресил в нем какие-то страшные, давно забытые впечатления, какую-то бурю, следы которой еще не изгладились в его сердце. Но что это за впечатления, как они возникли и как были связаны с этим диким, мучительным криком угольщика — этого Герман не мог себе объяснить.

Леон между тем взял его под руку и повел в сад, под тенистые деревья, на душистую высокую траву. Прохладный свежий воздух быстро успокоил Германа, и Леон снова начал говорить ему о своих желаниях и надеждах.

— Ах, как горячо я ждал наступления такого дня, как сегодняшний! Как я хотел, чтобы этот день начал новую, спокойную, счастливую эру моей жизни! Чтобы от него во все стороны протянулись счастливые для меня нити, завязались счастливые узлы. И вот настал этот день, надежды мои сбылись, узлы завязаны, кроме одного, самого главного… Ах, и вы, мой дорогой сосед и друг, вы сделали бы меня самым счастливым человеком в мире, если бы помогли мне завязать этот последний, самый главный узел!

— Я? — спросил изумленный Герман — Какой же это узел?

— Что тут долго говорить! — сказал Леон и взял Германа за обе руки. — Самое глубокое желание моего сердца, чтобы наши дети, моя Фании и ваш Готлиб, составили пару!

Герман молчал. Эта мысль не была для него неожиданной, все же его несколько странно поразило то, что от Леона первого услышан он это предложение.

— Что же вы, согласны? — спросил Леон.

— Гм, не знаю, как бы это… — сказал нерешительно Герман.

— Вы колеблетесь? Не раздумывайте, дорогой сосед. Разве вы не видите тех выгод, которые принесет нам этот союз? Подумайте только: мы, две первые, смею сказать, бориславские силы, мы породнимся, соединимся в одно. Кто тогда сможет противостоять нам? Все будут покорны нашей воле, а кто не захочет, тот одним нашим ударом будет повержен в прах! Подумайте: мы будем хозяевами всего нефтяного рынка, мы определяем цены, закупаем окрестные села, леса, каменоломни и копи! Весь этот край в наших руках. Не только торговые и промышленные, но и политические дела края в наших руках. Все выборы проходят, как мы хотим, депутаты и представители говорят то, что мы велим, защищают наши интересы, помещики и графы добиваются нашей милости! Понимаете ли вы? Мы — сила, и пока будем держаться вместе, до тех пор никто против нас не устоит! — И, разгоряченный собственными словами, Леон бросился обнимать Германа. — Согласны, дорогой друг, брат мой? — воскликнул Леон.

— Согласен, — сказал Герман, — только не знаю, как моя жена…

— Разве ваша почтенная и умная жена может не желать счастья своему сыну и моей дочери? Нет, этого не может быть! Пойдем, пойдем к ней! Я сегодня же должен уладить это важное дело, и как только разойдутся гости, пойдем вместе, объясним, поговорим…

— Она очень любит своего сына — это верно. Но мне кажется, что и она лучшей партии, чем ваша Фанни, не найдет для него, — сказал Герман.