Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

Радость широко разлилась по лицу Леона Он начал благодарить Бенедю и пошел вместе с ним осматривать здание. Оно стояло перед ним во всей своей красоте: длинное-длинное, низкое, с небольшими дверцами и оконцами, которые выглядывали то здесь, то там, как подслеповатые воровские глазки. Две огромные трубы тянулись к небу. Довольно просторный двор был огорожен высоким забором с широкими воротами для въезда и маленькой калиткой сбоку для пешеходов. Двор был гладко утрамбован, ямы для выжигания извести были засыпаны; даже огромный сарай для рабочих и для хранения воска был ютов. Стены, не выбеленные, даже не отштукатуренные, были светло-красного цвета. У Леона сердце радовалось: все было так, как нужно. А внутрь он и не пошел смотреть. «Для этого, — говорил он, — нужно привести моего мастера-нефтяника, ему лучше знать, все ли сделано так, как надо». Трубы и котлы и все приспособления, заказанные в Сене, были получены и стояли на площади — в огромных ящиках. Леон не дал отдохнуть ни себе, ни коням — немедленно помчался назад в Дрогобыч, чтобы привезти Шеффеля. Бенедя тем временем должен был приготовить рабочих, которые под руководством Шеффеля еще сегодня установили бы и замуровали котлы.

Приехал и Шеффель. Осмотрел внутренность завода, разметил, что, как и где будет установлено, и весьма одобрительно отозвался о постройке. Леон ходил за ним следом и только причмокивал губами и потирал руки. Бенедя возился с нанятыми рабочими во дворе возле машин, разбивая доски и ящики, разматывая веревки и прилаживая деревянные валы и рычаги, чтобы втащить все это куда следует внутрь здания.

До позднего вечера слышался на новом заводе стук и лязг: это устанавливали и укрепляли машины. В одном месте нужно было проделать отверстие в каменной стене для трубы, в другом — замуровать котлы. Шеффель примерял и распоряжался, а Бенедя с рабочими выполнял его распоряжения. Наконец с наступлением сумерек все было готово.

Леон и Шеффель остались одни внутри завода. Свет небольших восковых плошек мигал, отражаясь сотнями искр в блестящем котле из полированной меди. В углах поднимались густые клубы мрака, свисали с деревянного голого потолка, словно грозя обрушиться и придавить собою эти слабо мерцающие огоньки.

— Значит, завтра начнете? — спросил Леон, мечтательно блуждая глазами по этому чернеющему пространству, по этому гнезду, в котором — он ждал — будут высижены и наконец вылупятся его золотые сны.

— Начнем, — ответил Шеффель. — А рабочие готовы?

— Ах, да, рабочие… — сказал Леон. — Ну конечно, будут и рабочие. Теперь этого добра в Бориславе хоть отбавляй.

— Гм… только, знаете, — проговорил Шеффель, — наше дело того… не совсем чистое. Поэтому надо вам позаботиться о нескольких, по крайней мере троих, рабочих, таких, на которых можно полностью положиться, которые не разболтают, не наплетут чего-нибудь. Их следует поместить в главном химическом отделении, там, где, знаете, окончательно вырабатывается церезин. Чтобы другие рабочие думали, что это простой парафин. Подумайте об этом!

— Та-ак, — размышлял Леон, — троих рабочих, на которых можно было бы полностью положиться! Правда ваша, надо поискать. Но только это нелегкая штука — среди этого сброда найти таких рабочих!

Тем временем во дворе завода рабочие собрались вокруг Бенеди. Они ждали Леона, чтобы получить окончательный расчет и поблагодарить его за работу.

Луна поднималась на погожем небе, кое-где из-за белой, полупрозрачной дымки поблескивали слабым светом золотые звезды. Рабочие сидели на камнях и обрубках бревен и беседовали; глухой шум их голосов улетал в поле и смешивался с серебряным шёпотом речки, которая здесь же рядом журчала по камням.

Известное дело, разговор шел об одном — о недавнем сходе, о рабочей кассе и будущих надеждах.

— Что правда, то правда, — говорил Бенедя: — чудо совершилось со здешним народом. Когда я месяц назад пришел в Борислав и начал расспрашивать людей, пробовали ли они хоть как-нибудь помочь себе, то все либо головами покачивали, либо смеялись надо мной. А теперь сами видите, как все, старые и молодые, стараются со взносами. Ведь мы имеем уже сто пятьдесят ренских в одной только главной кассе!

— Сто пятьдесят ренских, — медленно повторил один рабочий. — Ну, и что же? Для одного это была бы поддержка, но для стольких тысяч… много ли это?

— Правда, что немного, — говорил Бенедя, — однако не забывайте, что недели не прошло с тех пор, как начались наши сборы. За месяц, пожалуй, соберется пятьсот.

— Ну, а с пятьюстами можно начинать то, что вы задумали?

— Гм, надо хорошенько рассчитать и силы и деньги, — сказал Бенедя. — Если считать, что на пропитание одному человеку надо полтора ренских в неделю, если считать далее, что безработица продлится педелю и нам придется содержать в течение этого срока только одну тысячу человек, то в кассе должно быть для этого самое меньшее полторы тысячи ренских. Я говорю: самое меньшее, потому что, кроме затрат на пропитание, будут еще и другие расходы.