Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

А Леон Гаммершляг, договорившись с Бенедей, накинул легкое пальто и вышел прогуляться и поболтать со знакомыми предпринимателями, которые обычно в это время прогуливались по улице. Скоро его окружила целая толпа, ему пожимали руки и поздравляли с только что выстроенным заводом. Затем пошли разговоры о разных текущих делах, наиболее интересовавших капиталистов. Известное дело, прежде всего они начали расспрашивать Леона о курсах различных ценных бумаг, не потребуется ли ему еще воск, сколько он предполагает вырабатывать еженедельно парафина на своем заводе. А когда Леон удовлетворил их любопытство, зашел разговор про бориславские новости.

— Ох-ох-ох, Gott iiber die Welt[160] — проговорил, тяжело вздыхая, низенький и толстый Ицик Бавх, один из мелких предпринимателей, владелец нескольких шахт. — У нас здесь такое делается, такое делается, что и рассказывать страшно! Вы не слышали, пане Гаммершляг? Ох-ох-ох, бунт, да и только! Разве я не говорил: не давать этим паршивцам, этим разбойникам — фу-у! — не давать им такой высокой платы, а не то зазнаются и будут думать — ох-ох-ох! — что им еще больше полагается!

Теперь вот видите, сами видите, что по-моему вышло!

— Да в чем дело? Что за бунт? — спросил недоверчиво Леон.

— Ох-ох-ох, все под богом ходим! — пыхтел Ицик Бавх. — Придется скоро всем честным гешефтсманам удирать из Борислава. Бунтуют рабочие, все более дерзкими становятся, а в воскресенье — ох-ох-ох! — мы уже думали, что это будет наш последний день — фу-у! — что вот-вот бросятся резать! На выгоне столько их собралось, будто вороньё на падали. Мы все от страха чуть не умерли. Никто, конечно, не решился подойти к ним: на куски разорвали бы, — еще бы, сами знаете, дикий народ! Ох-ох, о чем они там говорили между собой, не знаем, и дознаться нельзя. Я спрашивал своих банюсов; говорят: да мы так себе, в горелки играли. Брешут, бестии! Мы видели хорошо с крыши, как один взобрался на камень и долго что-то говорил, а они слушали, слушали да потом как закричат: «Виват!..» Ох-ох-ох, страшные дела творятся, страшные дела!

— Однако я во всем этом не вижу ничего страшного, — сказал, улыбаясь, Леон. — Может, и правда в горелки играли.

— Ох, нет! Ох, нет! — продолжал Ицик Бавх. — Уж я знаю, что нет! И возвращались оттуда такие веселые, с песнями. А теперь у них заговор какой-то, какая-то складчина. Бог над миром, быть беде!

— Я все еще не вижу… — начал было снова Леон, но остальные перебили его, полностью подтверждая слова Ицика Бавха и добавляя еще от себя множество подробностей.

Надо сказать к чести бориславских рабочих, что они с самого начала хорошо поняли свое дело, и в течение всего этого времени никто из них не изменил и не рассказал о цели их собрания и что было решено на нем. Впрочем, может быть, далеко не все рабочие слышали и поняли все, о чем говорилось, что и для чего было решено; те, которые понимали, не говорили об этом, а те, которые не понимали, мало могли рассказать интересного. Только и дознались хозяева, что среди рабочих делаются какие-то сборы, что они хотят сами помогать себе и что всему этому научил их каменщик Бенедя Синица.

— Бенедя! Тот, что у меня нефтярню строил? — воскликнул изумленный Леон.

— Тот самый.

— Взносы? Взаимопомощь? Гм, я и не думал, чтобы у Бенеди было настолько ума. Помощник каменщика, родился и вырос в Дрогобыче, и как он до всего этого дошел?

— Э, чёрт его побери, как ни дошел, а дошел! — снова запыхтел Ицик Бавх. — Но как он смеет нам здесь людей бунтовать? Послать в Дрогобыч за жандармами, пускай в кандалы его да по этапу отсюда!

— Но позвольте, господа, — сказал, останавливаясь, Леон. — Не понимаю, отчего вы так беспокоитесь? Что во всем этом страшного? Я бывал в Германии, там повсюду рабочие объединяются, совещаются, собирают взносы, как им захочется, и никто им этого не запрещает, и никого это не пугает. Наоборот, умные капиталисты еще и сами их к тому подбивают. Там у каждого капиталиста, когда он говорит с рабочими, постоянно на языке Selbst-hilfe да Selbsthilfe[161]. «Помогайте сами себе, всякая посторонняя помощь вам ни к чему!» И думаете, что-нибудь плохое из этого получается? Наоборот! Когда рабочие сами себе помогают, это значит, что предприниматель может им не помогать. Попадет ли рабочий в машину, заболеет ли он, состарится — Selbsthilfe! Selbsthilfe! Пускай себе делают сборы, пускай себе помогают сами, лишь бы только мы не должны были им помогать! А уж мы будем стараться, чтобы рога у них не очень высоко росли: чуть начнут зазнаваться, обнаглеют, а мы — бац! — плату снизим, и свищи тогда так тонко, как нам хочется!

Леон произнес все это с горячностью глубоко убежденного человека и в значительной мере успокоил и утешил своих слушателей. Один только толстый, красноносый Ицик Бавх недоверчиво качал головой и, когда Леон кончил, тяжело отдуваясь, сказал.