Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

Толпа шла улицей медленно, словно это было торжественное церковное шествие. Герман первым вошел в хату Матпя, чтобы раньше всех принести рабочим радостную для них весть. Слух о процессии предпринимателей прошел уже по Бориславу. Гурьба рабочих валила следом за хозяевами, а другая гурьба ждала перед Матиевой хатой. Но никто еще не знал, что это все значит.

— Ну что, — спросил Герман, когда рабочие уселись по-прежнему, — надумались вы?

— А что нам думать? — ответил Стасюра. — Наша думка одна. Вот, может быть, вам бог послал иные думки на душу.

— Это плохо, что вы такие упрямые, — сказал Герман. — Но, видно, ничего не поделаешь. Такая наша доля, несчастных собственников. Если кто с нами правдой не может совладать, тот прибегает к силе, зная, что мы против силы не устоим. Так и у нас с вами. Уперлись вы на своем слове, и нам приходится уступить. Не пришла гора к пророку — пришел пророк к горе.

— Вы согласны? — спросил Стасюра.

— Ну конечно, что же делать! Согласны! И за это вы должны меня благодарить, — слышите, люди? Были среди нас такие, что советовали напустить на вас жандармов, войско, но я сказал: «Успокойтесь!» И в конце концов все увидели, что я прав, и согласились на ваши условия.

— На все?

— Ну конечно, на все. Коня без хвоста не покупают. Вон они идут сюда все, чтобы вам из рук в руки, здесь же на месте, передать деньги для вашей кассы. Только вот наше условие: если мы должны платить в эту кассу, то мы должны и присматривать за нею.

— А это зачем?

— Как зачем? Ведь мы платим. А вдруг кто-нибудь раскрадет деньги?

— Ну, это мы еще должны обсудить на совете, это еще мы посмотрим.

— Пусть будет так, — сказал добродушно Герман. — Должны на вас положиться, потому что… ну, потому что должны! Однако сейчас, по крайней мере, мы хотим знать, сколько денег сегодня поступит в кассу и где эта касса будет находиться.

Стасюра не мог на это ничего ответить. Он вылез из-за стола и начал шептаться с Сенем Басарабом, Матием и Бенедей. Все они не знали, что и подумать об этой неожиданной податливости предпринимателей; а Сень Басараб сразу же заявил, что боится, не кроется ли за этим какая-нибудь хитрость. Но Бенедя, искренний и добродушный, рассеял их подозрения. В конце концов, все это не было похоже на подвох. Если бы хозяева хотели отделаться от них обещаниями, то придумали бы что-нибудь другое, но они, однако, хотят давать деньги, а деньги — дело верное: возьми деньги в руки, запри в сундук, и кончено. Побратимы поддались на эти уговоры и решили, что справедливость требует, чтобы и предприниматели знали, сколько от них поступило денег в кассу и где эта касса находится.

— Пускай будет по-вашему, — сказал Стасюра. — Выберите двух среди своих, которые присутствовали бы при складчине: у них на глазах деньги будут положены в сундук вместе со списком — кто сколько дал, на их i лазах сундук и запрем, и так будет продолжаться каждую неделю, пока что-нибудь получше не придумаем, как нам быть с нашей кассой.

Нескрываемая радость лучом промелькнула на лице у Германа при этих словах. Громкий говор возле избы дал знать о приходе предпринимателей. Вот они уже начали входить в избу, дотрагиваясь рукой до шляпы, приветствуя рабочих отрывистым «дай бог». Герман в нескольких словах рассказал им об условиях, и они быстро договорились, чтобы при складчине присутствовали Герман и Леон. Началась складчина. Прийдеволя записывал, кто сколько дает. Сначала подходили мелкие хозяева; они платили с кислым выражением лица, с оханьем; некоторые торговались, другие попросту недодавали по ренскому или по два. Более крупные предприниматели платили с шутками, стараясь уколоть, задеть рабочих; некоторые давали по одиннадцать и по двенадцать ренских; наконец Леон дал двадцать, а Герман целых пятьдесят ренских. Рабочие только поглядывали друг на друга, за окном то и дело раздавались радостные крики, — это рабочие приветствовали свою первую победу в трудной борьбе за лучшую долю. Первую — и последнюю на этот раз!

Складчина окончилась. Пересчитали деньги — их оказалось более трех тысяч. Сень Баса раб с порога прокричал эту сумму всем собравшимся рабочим. Радости не было конца. Германа и Леона чуть не на руках несли; они только усмехались, красные и потные от духоты, которая стояла в тесной, набитой людьми хате. Деньги положили в окованный железом ящик, который должен был стоять в хате у Матия.

Среди всеобщей шумной радости предприниматели удалились.

— Урра! Наша взяла! Урра! — долго еще кричали рабочие, расхаживая толпами по Бориславу. Веселые песни неслись из конца в конец.

— А завтра — на работу, — говорили некоторые вздыхая.

— Ну и что же! Не вечно же нам праздновать! И так праздновали три дня, словно на пасху, разве недостаточно? Это было наше настоящее светлое воскресение!

— А вы, — говорили некоторые на радостях Матию и Сеню, — берегите нашу кассу, как зеницу ока. Три тысячи серебром — да ведь это же сумма!

— А ну, господа нефтяники, чьей милости угодно, вставайте на работу! — кричали на улицах надсмотрщики. — До вечера полсмены! А ну, а ну!