Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

Когда порой, в глухом раздумье,
сижу, угрюм и одинок,
негромкий стук в окно иль в двери
вдруг прерывает дум поток.
Откликнусь, выгляну — напрасно,
нигде не видно ни души, лишь
что-то в сердце встрепенется,
о ком-то вспомнится в тиши.
Быть может, там, в краю далеком,
сражен в бою любимый друг?
Быть может, брат родной рыдает,
склонясь на прадедовский плуг?
Быть может, ты, моя голубка,
кого люблю и жду в тоске,
в тот миг меня с немым укором
припоминаешь вдалеке?
Быть может, подавляя горе,
ты молча плачешь в тишине и
капли слез твоих горючих
стучатся прямо в душу мне?

* * *

Не знаю забвенья!
Горит моя рана!
Унылое пенье
струны теорбана,
то бьющейся в скерцо,
то длящей моленье,
наполнило сердце, —
не знаю забвенья!
Горит моя рана, хоть
слезы струятся, и дни
прожитые бальзамом ложатся,
хоть солнце над нею цветет неустанно,
лаская и грея — горит моя рана!
Пускай далека ты, все вижу
тебя я и горечь утраты опять ощущаю;
пусть первые муки — за дымкой тумана,
и холод разлуки, и горечь обмана легли
между нами, ты все мне желанна, — любовь —
точно пламя, горит моя рана!

* * *

Мне сорок лет, мой век не весь прожит,
меня пустая не влекла мамона.
Ужели же прошел я свой зенит,
к закату стал спускаться неуклонно?
О племя бедное, как плох на вид твой плод!
Им похваляться — нет резона.
Куда как скоро твой померк болид,
взять не успев могучего разгона!
Стыд и позор — да нечем пособить!
И лошадь не потянет через силу.
Пускай могли гиганты петь, творить,
могли бороться, тешиться, любить и
в восемьдесят лет, — а нам в могилу
дано под сорок голову клонить.

ИЗ РАЗДЕЛА «В ПЛЕН-ЭРЕ» [8]

* * *