Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется

В воскресенье по вечерне
зазвонили на Афоне: подал
голос Прот великий,
отозвался Ватопед.
Дальше звякнул Эсфигмену,
загудел Ксеропотаму,
там Зографу, после —
Павлю, раззвучался Иверон.
Покатились по отрогам
скорбные рыданья меди,
и ответствуют утесы,
и ущелья, и скиты.
И ответствуют им вздохи,
крестятся худые руки,
тихий шепот отвечает:
«Со святыми упокой!»
Этот скорбный голос меди —
знак прощанья с жизнью
бренной — никого здесь
не тревожит: это
будничная весть.
Скитник ли в скиту
скончался так, как жил, —
один, безмолвный, и
узнали о кончине
только через много дней —
по тому, что не пришел он
к монастырскому подворью,
не принес своей работы,
пригоршни бобов не взял?
Или инок в тесной келье
умер над святою — книгой,
Киноварью и лазурью
украшая письмена?
Или послушник скончался —
в грешном мире князь и
воин — здесь же, в кухне
монастырской, скромный
служка с давних пор?
Или иерарх скончался,
настоятель ли, игумен, —
всем почет здесь одинаков:
«Со святыми упокой!»
Или кто-то из живущих
ныне путь свой завершает,
мир привольный покидает,
чтоб в пещере смерти ждать?
Глянь, вон там, — в стене гранитной,
в крутизне скалы, нависшей
над неистовым прибоем, —
ласточек ли гнезда там?
Нет, там выдолблены норы,
недоступные, глухие,
выбиты в горах пещеры,
словно птиц морских приют.
Это норы для аскетов, здесь
свершают путь последний,
здесь находят, без возврата,
в вечность узкие врата.
Кто изведал послушанье,
строгий искус монастырский
и тяжелый, молчаливый труд
в таинственном скиту, —
кто стремится здесь закончить
строгий подвиг аскетизма,
в одиночестве, в молчанье
внемля голосу души,
кто порвал, все связи с
миром, поборол соблазны —
плоти, кто почувствовал
желанье в очи вечности
взглянуть, —
тот, с соизволенья старших,
ищет для себя пещеру, ищет
для себя могилу, из которой
нет пути.
И тогда рыдают звоны, и
в стенах Афона древних
шепчут чернецы чуть слышно:
«Со святыми упокой!»

III