Гнедой, со звездочкой-приметой,Неровно вышедшей на лбу,Он от своих отбился где-то,Заслышав первую стрельбу.И суток пять в снегу по брюхоОн пробивался по тылам.И чуть живой на дым от кухонь,Как перебежчик, вышел к нам.Под фронтовым суровым небомПрижился он, привык у нас,Где для него остатки хлебаБойцы носили про запас.Бойцы ему попонку сшили —Живи, расти, гуляй пока,И наши лошади большиеНе обижали стригунка.И он поправился отменно,Он ласку знал от стольких рук,Когда один из финских пленныхЕго у нас увидел вдруг…Худой, озябший, косоротый,Он жеребенка обнимал,Как будто вечером в воротаЕго шутливо загонял.А тот стоит и вбок куда-тоКосит смущенно карий глаз.Его, хозяина, солдатомОн здесь увидел в первый раз.
1940
«То к сыну старик, то к шинели сыновней…»
То к сыну старик, то к шинели сыновней,То сядет за стол, то к порогу опять.— Нет, шутка ли слово такое: полковник!Полковник! Герой! Это надо понять.И смотрит на сына с тревогой любовной,И снова встает, не уймется отец.— Полковник! А скажем и так: ну, полковник,Ну, даже полковник! А я вот кузнец.Ну что ж, повстречались. Ну, выпили вместеЗа милого гостя в отцовской избе.А то, что касается службы да чести,Ты — сам по себе, я — сам по себе.
1940
«Пускай, до последнего часа расплаты…»
Пускай до последнего часа расплаты,До дня торжества — недалекого дня —И мне не дожить, как и многим ребятам,Что были нисколько не хуже меня.Я долю свою по-солдатски приемлю,Ведь если бы смерть выбирать нам, друзья,То лучше, чем смерть за родимую землю,И выбрать нельзя.