Читаем Стихотворения. Поэмы полностью

Стихотворения. Поэмы

На утренней заре, темнея, нарастая,Слеталась облаков разрозненная стая;Чуть солнце за полдень поникло головою,Полнеба облегло их племя грозовоеСвинцовой тучею: ее несло все ближе,Уже отяжелев, она свисала ниже,Отстала от небес одною половинойИ распростерлась вширь над хмурою долиной,Вбирая все ветра, раздувшись, словно парус,На запад понесла стремительную ярость.Настала тишина, и воздух недвижимыйМолчал, как будто бы тревогой одержимый.Под ветром только что клонилась долу ниваИ выпрямлялась вновь от бурного порыва,Бушуя волнами, теперь оцепенелаИ, ощетинившись, на небеса глядела.Березы гибкие, что были в придорожьеЕще недавно так на плакальщиц похожи,Что, по ветру пустив серебряные косы,Склонялись трепетно под синие откосы,Теперь, безмолвные, от горести слабея,Стоят, окаменев, подобно Ниобее.И только у осин листва дрожит пугливо.Стада, привыкшие домой плестись лениво,Сегодня скучились и в страшном беспорядкеВсе с выгона домой пустились без оглядки.Бык опустил рога и землю бьет копытом,Пугает он телят мычанием сердитым.Огромные глаза возносит ввысь корова,Губами шлепая, вздыхает бестолково;А сзади топчется, похрюкивая, боров,Ворует хлеб в полях — таков зловредный норов!И птицы прячутся в леса, под стрехи, всюду,Одни вороны лишь усеяли запруду,Проходят важными, надменными шагами,Глазами черными следят за облакамиИ, крылья волоча и клювы разевая,Мечтают о дожде, от жажды изнывая,Но в страхе и они пред бурею могучейМетнулись в ближний лес, подобно черной туче.И только ласточка, прорезавши стрелоюНемые небеса, окутанные мглою,Упала пулею.И в это же мгновеньеПобедой полною закончилось сраженье.Все бросились в дома, в овины, чтоб укрыться,Где шло побоище, там скоро разразитсяБорьба стихий.Кой-где сквозь хмурые покровыЕще струился свет оранжево-багровый,Но распростерлась тень, как будто сеть густая,Вылавливая свет и солнце настигая,Как будто бы с небес украсть его хотела.Тут вихрей несколько промчалось, просвистело,И капли первые посыпались без лада —Большие, светлые, точь-в-точь как зерна града.Два вихря пронеслись, рванулись друг за другом;В борьбе слились они, вертясь свистящим кругом,Пруд взбаламутили и мглою грозовоюПомчались на луга и свищут над травою;Трепещут лозняки, летят сухие травы,Как пряди тонкие, уносятся в дубравыС обрывками снопов, а вихри стонут, воют,В нолях беснуются и борозды в них роют,Чтоб вихрю третьему побольше дать простора,Поднялся третий вихрь столбом земли и скоро,Став пирамидою, понесся что есть мочи,Лбом землю продолбил, засыпал звездам очи,И, разрастаясь вширь, беснуясь и бушуя,Он бурю затрубил в свою трубу большую.И тотчас же на лес обрушились все троеВсем хаосом воды, листвы, песка с травоюИ сломанных ветвей, — уже в глубинах чащиМедведями ревут.А дождь все злей и чаще,Надолго зарядил, и громы зарычали,И капли вдруг слились; то струнами вначале,То прядями луга вязали с небосводом,То низвергались вдруг, подобно бурным водам.И все темным-темно от черного покрова,Грозой надетого на небеса сурово…Но разрывался вдруг покров небесный, темный,И ангел бури плыл, как солнца диск огромный,Покажется, блеснет — и вновь во тьме дремучейУкроет светлый лик, захлопнув громом тучи!То буря заревет, то пронесется мимо,И тьма нависшая почти что ощутима.Все тише дождь шумит, и гром уснул далекий,Проснулся, зарычал, и хлынули потоки.Затихло наконец, и только еле-елеШумел последний дождь да листья шелестели.Но было хорошо, что буря бушевала,Гроза, свирепствуя, все мглою покрывала,Дороги залила, смела и переправу, —Затерянный фольварк стал крепостью на славу,И о побоище, случившемся в поместье,Еще до города не докатилось вести,Не то бы шляхтичей зацапали на месте.Совет в усадьбе шел до самого рассвета,Ксендз тяжко ранен был, но, несмотря на это,

Сознанья не терял, давал распоряженья,Судья их выполнял тотчас без возраженья,Велел он, чтоб вошли Гервазий, ПодкоморийИ Рыков, дверь они держали на запоре.Тянулась целый час их тайная беседа,Вдруг Рыков оборвал учтивого соседаИ резко оттолкнул тугой кошель с деньгами.«Поляки, — он сказал, — толкуют между вами,Что воры москали, скажите же хоть вы-то,Что знали москаля по имени НикитаИз рода Рыковых, имел медалей восемь,И трех крестов еще не забывать попросим,Медаль за Измаил, а эта за ОчаковИ за Эйлау та — для сведенья поляков!Я с Корсаковым был при славной ретираде:И был под Цюрихом представлен я к награде;И упомянут был фельдмаршалом три раза,Сам царь хвалил меня, — известно из приказа!»Вмешался бернардин:«Ну что ж, на нет — суда нет,Да только посуди, что с нами всеми станет,Когда откажешься? Не ты ли дал нам словоУладить миром все!»«И дал и дам вам снова! —Ответил капитан. — Забудьте ваши страхи,Я честный человек, и я люблю вас, ляхи!Вы люди добрые и славитесь гульбою,Вы люди смелые — всегда готовы к бою!Кто едет на возу, у русских говорится,Тому случается под возом очутиться,Сегодня ты побил, назавтра — жди расплаты.Чего ж тут гневаться? Так и живут солдаты!Откуда бы взялось на свете столько злобы,Чтоб поражение нас разозлить могло бы?Вот потеряли мы под Цюрихом пехоту,Под Аустерлицем мне всю разгромили роту,Под Рацлавицами — вот до чего я дожил! —Костюшко косами отряд мой уничтожил!А что из этого? Я снова в МатьевицахДвух шляхтичей проткнул здоровых, круглолицых!Шли с косами на нас, и руку канонируОдин из них отсек, я проучил задиру!Отчизна!.. Знаю вас! Вы все живете ею.Приказывает царь, я, Рыков, вас жалею!Москва для москаля, а Польша для поляка,По мне, пускай и так — не хочет царь, однако!»Соплица отвечал: «Мы знаем честность пана,Везде, где ни жил ты, все хвалят капитана.И предана тебе шляхетская округа.Не гневайся за дар, прошу тебя, как друга!Ведь не в обиду мы несли тебе дукаты,Мы знаем, человек ты добрый, небогатый…»«Черт! — крикнул капитан. — Вся рота перебита!А кто виновен? Плут! Я всем скажу открыто!Он командир, — и он перед царем в ответе.А вы, друзья мои, возьмите деньги эти,Ведь жалованье все ж мне платят кой-какое,Хватает на табак, на то и на другое.А вас я полюбил, панове хлебосолы,За ваше удальство, да и за нрав веселый!Когда приедет суд, свидетельствовать будуИ постоять за вас, конечно, не забуду!Скажу, мол, что пришли, пирушка затевалась,Мы-дружно выпили и захмелели малость,Тут, как на грех, майор велел стрелять всей ротеИ погубил ее, так укажу в отчете.Подсуньте золота, как водится приказным,Не устоят они перед таким соблазном!Плут — старший командир, и я боюсь подвоха,Поладить надо с ним, не то вам будет плохо!Поверьте, Плут еще загнет вам заковыку,Он — штучка хитрая! Одно спасенье — выкуп. Заткните пасть ему вы банковым билетом.Что ж, как с большим мечом, подумал ты об этом?Что Плут сказал тебе? Согласен взять деньжата?»Гервазий лысину погладил виновато,Потом махнул рукой — мол, все уже готово, —Но Рыков не отстал, допытывался снова:«Что, будет Плут молчать? Пообещался панам?»Гервазий, утомясь тем следствием пространным,Вдруг палец опустил к земле без разговора,Потом махнул рукой в знак окончанья спора.«Клянусь я Ножичком, напрасны страхи эти,Ни с кем не будет Плут беседовать на свете».Тут хрустнул пальцами в сердцах, но не случайно, —Казалось, выпала из рук тяжелых тайна.Смутилось общество, увидя жест угрюмый,Охвачен каждый был тревожащею думой.Молчанье мрачное они хранили долго,Но капитан сказал: «Драл волк, задрали волка».«Почиет в мире пусть!» — добавил Подкоморий.«Увы! То божий перст! — Судья промолвил в горе. —Но неповинен я, клянусь, в пролитье крови!»С постели ксендз привстал, сурово сдвинув брови,На Ключника взглянул, сказал: «Беда! К тому жеНа беззащитного грешно поднять оружье!Не разрешил Христос нам и с врагом расправы!Ответишь господу за этот грех кровавый!Когда ж содеян он тобой не ради мщенья,«Pro bono publico» — простится прегрешенье».Гервазий замигал глазами в подтвержденье«Pro bono publico» — для общего спасенья».

И больше не было о Плуте разговора,Напрасно поутру искали след майора,Напрасно и за труп сулили мзду народу, —Ничто не помогло. Плут канул точно в воду!Что стало с ним потом, рассказывают всяко,Но не видал его уже никто, однако!Напрасно Ключника допытывали снова.«Pro bono publico», — он отвечал сурово.И дело темное от всех укрыто было,Хоть Войский тайну знал, молчал он, как могила,Едва успела дверь за Рыковым закрыться,Ксендз Робак приказал сражавшимся явиться;Сам Подкоморий речь держал к ним: «Власть господняОружью нашему послала мощь сегодня!Но разразился бой совсем не в пору, братья!Грозят нам бедствия, не должен их скрывать я!Ошиблись мы, и всем придется быть в ответе:Ксендз Робак новости распространял в повете,Вы сгоряча взялись за сабли, но, поди же,Война и до сих пор ничуть не стала ближе!Тот, у кого в бою особые заслуги,Тот должен нынче же Литву покинуть, други!Кропитель, Матек, ты, Тадеуш, Лейка с Бритвой,Могу поздравить вас с сегодняшнею битвой,Но вы должны бежать: коль дорога свобода,Ступайте в Польшу вы к защитникам народа.Возложим всю вину на вас мы и на Плута,Тогда никто другой не пострадает люто.Расстанемся теперь с надеждою одною:Свободная заря взойдет для нас весною!Уходите от нас скитальцами, друзья, вы,Зато вернетесь к нам во всеоружье славы!Судья припасами снабдит вас на дорогу,А я вам денег дам, панове, на подмогу!»Правдивые слова, нахмурясь, слушал каждый,Все знали: кто с царем поссорится однажды,Тому вовеки с ним жить не придется в мире,И надо бой принять, а нет, так гнить в Сибири!Вздохнули шляхтичи и, обменявшись взором,Склонили головы пред этим приговором.Хотя прославились на целый мир полякиЛюбовью к родине, — об этом знает всякий, —Но радостно поляк отправится в изгнанье,И годы долгие он проведет в скитанье,В борьбе со злой судьбой, покуда в бурной жизниНадежда светится, что служит он отчизне!Хотели шляхтичи тотчас же распроститься!Но Бухман возразил, не мог он согласиться!Хоть не участвовал в сражении, а все жеДискуссия ему была всего дороже.Одобрил в целом план, кой-что переиначитьШляхетству предложил, комиссию назначитьИ форму соблюсти, как то пристало в деле,Чтоб эмиграции точней наметить цели.Желал он продолжать еще в таком же роде,Но, так как ночь была почти что на исходе,Внимания ему не уделили много,Простились шляхтичи, ведь их ждала дорога.Соплица воротил Тадеуша с порогаИ так сказал ксендзу: «Хорошее известьеЯ получил вчера, порадуемся вместе:Узнай, что Тадя наш души не чает в Зосе,Перед отъездом пусть руки ее попросит.Поскольку не чинит препятствий Телимена,Свое согласье даст и Зося несомненно.Конечно, свадьбы их не справим втихомолку,Но можем объявить сегодня же помолвку.Тадеуш в ней найдет большое утешенье,В разлуке разные бывают искушенья.На перстень поглядев, припомнит всякий раз он,Что обручен уже, святым обетом связан,И не потянется он за плодом запретным, —Есть сила дивная в том перстеньке заветном!Сам тридцать лет назад любил я крепко паннуИ ею был любим; вот, думал, счастлив стану!И нас помолвили, но счастье молодоеМне не сулил господь, оставил сиротою!Невесту милую к себе призвал спаситель,Вошла красавица в небесную обитель…И, словно памятка любви моей печальной,Остался у меня мой перстень обручальный.С тех пор я на него не мог глядеть без боли,Все вспоминал о ней и так, по божьей воле,Не связывал себя вовек обетом новым,Женатым не был я, хотя остался вдовым,Хотя у Войского другая дочка тожеКрасавица, к тому ж и сестры были схожи!»Судья на перстенек взглянул с немой тоскою,Невольную слезу тайком смахнув рукою,Спросил: «Что ж, обручим? К чему тянуть напрасно?Он любит девушку, и девушка согласна!»Воскликнул юноша, в слезах Судью целуя:«Ах, дядя! Как тебя за все благодарю я!Ты о моем добре печешься неустанно,Ах, если б Зосенька, что сердцу так желанна,Обручена была сегодня же со мною,Ах, если бы я мог назвать ее женою!Но не могу теперь я обручиться с нею,Не спрашивай меня! Открыться не посмею!Вот если подождать она бы согласилась,

То, может быть, еще я заслужил бы милостьИ, может быть, любовь делами боевымиМне б удалось снискать, украсив славой имя:Кто знает, может быть, домой вернемся вскоре,Припомните тогда об этом разговоре,Сам перед Зосенькой я преклоню колено,И сам ее руки я попрошу смиренно.Надолго, может быть, уеду я из дома,И сердце девушки достанется другому:Не стану связывать ее помолвкой скоройИ ждать взаимности, не заслужил которой».Едва он высказал заветнейшие мысли,Как на ресницах две жемчужины повисли,И ясные глаза заволокли туманом,И по щекам сползли, по-девичьи румяным.А Зося слушала из глубины альковаБеседу тайную от слова и до слова;Когда же юноша так просто и так смелоОткрыл свою любовь, то Зося не стерпела;Слезами девушка растрогалась немало,Хотя причины их совсем не понимала:За что он полюбил? Что ждет его в дороге?Не знала Зосенька, была она в тревоге;Впервые девушка услышала нежданноВолшебные слова — любима и желанна!Метнулась к алтарю за ладанкой святою,Достала образок дрожащею рукою —Глядела с образка святая Геновефа,А в ладанке зашит клочок плаща Юзефа,Патрона любящих; с подарками святымиК мужчинам подошла и стала перед ними.«Пап покидает нас? Я на дорогу пануПодарок принесла, просить покорно стану:Пусть эту ладанку он с шеи не снимает,Молясь на образок, о Зосе вспоминает…Пусть пана бог хранит счастливым и здоровым,Чтоб свидеться опять пришлось под этим кровом!»Умолкла и глаза потупила в печали,А слезы щедрые ручьями побежали.Подарки подала стыдливо и несмелоИ на Тадеуша в смущенье не глядела.Подарки принял он, поцеловав ей руку:«Решиться должен я с тобою на разлуку,Ты за меня молись и будь сама здорова…»И больше он не мог произнести ни слова.Граф с Телименою, вошедшие нежданно,Слыхали все слова прощавшегося пана.И Грал, растроганный, промолвил Телимене:«Ах, сколько прелести таится в этой сцене!То воина душа с душой пастушки юной,Как лодка с кораблем, расстались ночью бурной!Нет в мире ничего достойней состраданья,Чем нежные сердца в минуту расставанья…Но время, точно вихрь, задует лишь огарок,Зато пожар горит под ветром, зол и ярок,Вот и моя душа сильней к любви стремится…Соперником тебя считал я, пан Соплица,И оттого с тобой поссорился вчера я,И драться бы готов, от ревности сгорая,Но нет у нас причин сердиться друг на дружку:Я нимфу полюбил, а ты — свою пастушку.Пускай в крови врагов потонут оскорбленья,Не станем драться мы друг с другом в ослепленье,И ссору разрешим не шпагою могучей, —Посмотрим, кто из нас любить умеет лучше!Возлюбленных своих оставим мы недаром,Возьмемся за мечи, двойным пылая жаром;Сразимся верностью, любовью и тоскоюИ поразим врагов бестрепетной рукою!»На Телимену Граф уставил взор влюбленный,Та ж не ответила, казалась удивленной.Судья прервал его: «Торопишься к чему ты?В имениях своих укроешься от смуты.Поверь мне, что тебя юстиция не тронет,Лишь бедных шляхтичей она со света сгонит,Страшны приказные для тех, кто не богаты,А что тебе до них? Есть у тебя дукаты!»«Нет! Это не по мне, — ответил Граф сердито, —Когда не сжалилась над сердцем Афродита,То Марс поможет мне прославиться пред строем,Не став возлюбленным, я сделаюсь героем!»Тут пани, не стерпев, его переспросила:«Кто ж не дает любить?» — «Неведомая сила!Предчувствий грозный рок своим веленьем тайнымЗовет к чужим краям, к делам необычайным!Пред Гименеем я хотел бы с ТелименойСегодня, сей же час возжечь огонь священный,Но юноши пример достоин подражанья,Ведь брачному венцу он предпочел скитанья!И сердце испытать решил в лихих невзгодах,В нужде, изгнании и боевых походах.Мне те же подвиги судила воля рока,Пускай звенит мой меч, как на Бирбанте-Рокка,Пусть этот гордый звон по Польше разнесется…»Тут рукоятку сжал он жестом полководца.«Ну, если к подвигам ты чувствуешь охоту,Ступай! — промолвил ксендз. — Да сформируй-ка роту!И пап Потоцкий^{332} наш к французам изумленнымПришел не налегке, а с целым миллионом!А щедрый Радзивилл! Он заложил именьеИ конных два полка привел с собой, не мене!

Дукаты захвати, людей у нас немало,А денег в Польше лет, за ними дело стало!»Печально повела очами Телимена.«Я вижу, что твое решенье неизменно,Ну что же, рыцарь мой, когда ты рвешься к бою,Возлюбленной цвета останутся с тобою!»Тут ленты сорвала, кокардою скрепилаИ приколола их к груди ему уныло.«Пускай цвета мои ведут на подвиг смелый,К мечам сверкающим, под копья и под стрелы.Когда ж прославишься делами боевыми,Бессмертной славою свое покроешь имя,Украсишь лаврами шишак и шлем кровавый, —Взгляни на этот бант, что ты носил со славой,И вспомни, как с тобой прощалась Телимена!»Припав к ее руке, он преклонил колено.Батистовым платком она лицо прикрылаИ взгляд из-под него герою подарила.И так, от влажных глаз платка не отнимая,Вздыхала Графу в тон, плечами пожимая.Судья в сердцах сказал: «Путь предстоит вам длинный!»«Довольно!» — бернардин воскликнул с грозной миной.И приказанья их, подобно мрачной силе,Двоих чувствительных влюбленных разлучили.Вот обнял дядюшку Тадеуш на прощаньеИ руку Робака поцеловал в молчанье.Монах к груди прижал Тадеуша и в мукеНа голове его скрестил с молитвой руки.Взглянув на небеса, промолвил: «Сын мой, с богом!» —Заплакал… Юноша уже был за порогом.«Как! — закричал Судья. — Ушел он из-под крова,Не зная ничего? Ты не сказал ни слова?»Монах ответил: «Нет!» — и залился слезами,И плакал долго он, закрыв лицо руками.«На что бедняге знать, что жив отец, коль скороТаиться должен он от света хуже вора!Все ж я хотел сказать — и лишь во искупленьеСодеянного мной осилил искушенье!»«Подумай о себе! — молил Соплица брата, —Ты ранен тяжело, не молод, как когда-то,Со шляхтичами ты не можешь в путь пуститься.Ты говорил, есть дом, где можно приютиться!Так где же он, скажи? Не то в лесу дремучемЗаботам лесника тебя, мой брат, поручим!».Но Робак отвечал: «Есть время до рассвета,Плебана позови, немедля сделай это!Пусть исповедует меня порой ночною,Вдвоем с Гервазием останься ты со мною,А двери затвори!»Исполнив приказанье,Соплица молча сел; Гервазий в ожиданьеПоставил локоть свой на Ножик ПерочинныйИ замер, наклонясь, торжественный и чинный.Но ксендз не начинал с друзьями разговора,С лица Гервазия все не сводил он взора,Как опытный хирург рукой ведет по телуИ лишь затем с ножом он приступает к делу,Так Робак взгляд смягчил, чтоб не ударить сразу,На Ключника глядел, не приступал к рассказу.И, чтобы не видать удара рокового,Прикрыл глаза рукой, когда сказал сурово:«Соплица Яцек я!»Гервазий выгнул спину,Напряг все тело он, как гибкую пружину,Подался наперед и замер на мгновенье,Как будто бы валун, задержанный в паденье.И, выкатив глаза, разинув рот, зубамиГрозился острыми, зашевелил усами;Меч, выпустив из рук, в коленях задержал он,И, стиснув рукоять, от злобы задрожал он,А длинный меч его, как будто бы в засаде,Чернел, концом своим покачиваясь сзади.На рысь похожим стал Гервазий разъяренный,Готовую к прыжку в лесной глуши зеленой,Когда она на миг, пред самым нападеньем,Сжимается в клубок рассчитанным движеньем.«Гервазий, не страшусь твоей руки сегодня,Простерта надо мной уже рука господня,Но именем того, кто мучился распятымИ на кресте простил мучителям проклятым,И просьбе татя внял, — молю я: терпеливоРассказ мой выслушай, открою все правдиво!Знай, с совестью моей я должен примириться,Просить прощения, хотя не все простится!Послушай исповедь и, как захочешь, позжеСо мною поступи. Мы все во власти божьей!»Тут руки он сложил; в ответ на эти речиГервазий отступил, подняв строптиво плечи.Ксендз рассказал, как он с Горешкой подружился,Как панну полюбил и сам ей полюбился,Как оттого у них с Горешкой вышла ссора;Бессвязно говорил и утомлялся скоро.И жалобами речь больного прерывалась.И вновь он говорил, преодолев усталость.Горешковы дела знал наизусть Гервазий,И разбирался он в запутанном рассказе,Хоть исповедь ксендза была подчас без лада;Не мог понять Судья всего, как было надо,Но оба слушали, склонившись у постели,А Яцек говорил все тише — еле-еле —И часто замолкал.

Читаем Стихотворения. Поэмы полностью

Стихотворения. Поэмы

Похожие книги

Все жанры