Стихотворения. Поэмы

Меж Гёмёром и Ноградом простерлась^{179}

Лесистых гор темнеющая цепь
И смотрит вдаль, как ставший у обрыва
Увенчанный косматой гривой лев.
На этой высоте в дни непогоды
Седые караваны облаков
Нередко отдыхают по дороге.
Здесь в мастерской кузнец небесный, гром,
Выковывает молний злые стрелы
Бушующему божеству грозы.
Здесь замок Шалго высился зубцами
И дерзкою рукой, как великан,
Тянулся к небу, похищая звезды.
Но, небо подпирая головой,
Внутри таил он тартар, ад кромешный.
Тяжелые шаги веков давно
Свалили башен каменную кладку.
Лишь там и сям развалины стены
С печальным видом коротают время,
Как после долголетних кутежей
В пустыню удаляется отшельник.
Сюда взошел я летом как-то раз
И сел поразмышлять среди обломков.
Был светозарный, бесподобный день.
Как птица, улетевшая из клетки,
Носился беспрепятственно мой взор
По многоверстным темно-синим далям.
Везде, везде на пасшихся стадах,
В воде ручьев, на сельских колокольнях
Широкий, ровный солнечный поток
Дробился, ослеплял, переливался.
Но я был полон образов других.
Обрывки незапамятных преданий
Закрыли от меня весь горизонт.
Передо мной роились привиденья
И мглистой дымкой призрачно мелькал
Кровавый страшный мир средневековья.

Настал четырнадцатый век. Наш край

Покрылся мраком беспросветной ночи.
За Эндре Третьим вымерла вся ветвь
Арпадов.^{180} Солнце славы закатилось.Пошли междоусобья. В вихре смут
Всплыла вся муть со дна, а в мутных водах,
Известно, рыба ловится легко.
Исчезла, вывелась любовь к отчизне.
Святыню потерявшие сыны
Топили Венгрию в потоках крови,
Забыв, что это их родная мать.
Все одичали. Чуть не каждый замок
Был обращен в разбойничье гнездо,
Где пировали, как бы потешаясь
Над стонами несчастных деревень,
Испуганно ютившихся в долинах.
Так отвечает хохот зимней вьюги
На тихий плач осеннего дождя.
Петр Комполти был господином в Шалго.
В округе только на ухо, дрожа,
Произносить решались это имя.
Что приглянулось — он тащил к себе,
А где сопротивлялись — он в отместку
Сжигал дома, стерев с лица земли.
Достойными помощниками были
Отцу в его злодействах сыновья
Иов с Давидом. Не было владений
В окрестностях, где б он не побывал
С потомством, не ронявшим родословной.
И вот они втроем теперь лежат
Пред винной бочкой на медвежьих шкурах,
Которые накинут на себя
При первом кличе боевого рога,
И обсуждают, на кого напасть.
Они лежат и пьют. Вино сгущает
В их жилах без того густую кровь,
Что слепо мечется у них по жилам,
Как мечутся кометы между звезд.
И вот отец орет: «Подымем кубки!
Здоровье Геде! Да поможет бог,
Мы завтра в ночь к нему нагрянем в гости!»
«Здоровье Геде!»-вторят сыновья,
И гулко повторяют своды замка,
Как будто разбудили свору псов
И лай пошел, надорванный, протяжный,
И долго, долго тявканье стоит,
Покамест псы, охрипнув, не устанут.

Молчит, как вымер, замок Гедевар.

Подобно крышке гроба на усопшем,
Лежит на нем ночная тишина.
Но кто не спит в полночный этот час
В глухих стенах немого Гедевара?
Любовь к стране и женская любовь,
Две лучшие звезды на звездном небе,
Не знают сна. Пусть в целом мире спят,
Заботы об отечестве не дремлют
И прогоняют сон у Геде с век.
Тем временем, как он при тусклой лампе
Обдумывает будущность страны,
Стоит в соседнем зале на коленях
В благоговейных думах и слезах
Его жена, красавица Перенна,
И молит бога, чтобы он послал
Земле венгерской радость: ведь покамест
Не будет счастья всей родной земле,
И муж ее не будет ведать счастья.
Но вдруг, услышав близкий лязг мечей,
Она в испуге вскакивает с полу
И входит к мужу, бледная как смерть.
И в тот же миг в другую дверь заходит
Петр Комполти, держа в руке свой меч,
И объявляет: «Добрый вечер, Геде!
Мы в гости, видишь, прибыли к тебе.
Твое гостеприимство безупречно,
И гостю, верно, ты предложишь сам,
По доброй воле все свое богатство.
Но наш приход застиг тебя врасплох?
Ты удивлен? А это объяснимо.
Подкуплен твой привратник и открыл
Ворота Гедевара. Нас тут сотня,
Пойми, сто человек, как на подбор.
Твою дружину уложили в лежку.
Ребята спали богатырским сном,
И мы им без труда скрутили руки.
Так не скупись, все подавай сюда!
Но, может быть, ты мне еще не веришь?
Так посмотри!» Он двери распахнул
И показал на сто вооруженных
С Иовом и Давидом впереди.
«Завладевай, разбойник, всем, что сыщешь! —
Сказал с презреньем Геде. — Ну, а ты,
Дитя мое, ступай в свою светелку
И не страшись, я защищу тебя,
Сокровище мое и драгоценность!
Лишь ты мой клад, все остальное прах,
Пусть давятся моим добром мерзавцы!»
Петр с шайкою на розыски пошел.
Все разбрелись по замку, кроме братьев.
У них же, видно, отнялся язык,
А то б они, наверное, спросили:
«Что это значит? Где мы? Это сон?
Что за мечта сошла с небес на землю?
Какая фея из страны чудес?»
И вот прошел столбняк. Как по команде,
Послушные чему-то одному,
Рванулись оба к комнате Перенны.
Но тут им муж дорогу преградил.
Он страшен был, как ангел перед раем
С вращающимся огненным мечом.
«Назад! — предостерег он громко братьев. —
Здесь смерти и отчаянья слуга
Несет охрану этой чистой двери
И стережет священный этот вход.
Назад! Ни шагу дальше! Прочь с порога!»
Но ни взволнованная речь, ни взгляд,
Ничто не удержало негодяев!
«Опомнись! — крикнул яростно Иов. —
Ты мне грозишь? Ты стал мне на дороге?
Когда б держал ты даже сто мечей
И сто смертей оскалилось на каждом,
Я б через них пробился! Берегись!»
И, лезвием стуча о лезвие,
Они схватились. Все перемешалось.
Тем временем, пока шел бой, Давид
Пробрался незамеченно к Перенне,
Которая не помнила себя
От ужаса. И в этот миг раздался
Предсмертный чей-то вздох и чей-то вскрик:
Вскрик женщины, предсмертный вздох мужчины,
Вскрик жертвы у Давида на руках,
Вздох умиравшего ее супруга.

На полдороге между Гедеваром

И Шалго — замок Хайначкё. Была
В глубокий сон погружена природа.
Лишь сторож на дозорной каланче
Старался не дремать, и то вполглаза,
И то с трудом. Песочные часы
Показывали полночь. Тишь. Ни звука.
Но что за шум прорезал тишину?
Он с каждым шагом явственней и ближе.
Перекрестился сторож и глядит
С отяжелевшим сердцем вниз в долину.
Что это может быть, как не возня
Злых духов? Полночь — время привидений,
И вот он видит: золотой парчой
Лежит на замке свет луны, а ниже
Серебряной парчой лежит туман,
И мгла и месяц обнялись друг с другом,
Как будто две влюбленные души.
Дорогою из Гедевара в Шалго
Несется с женщиною на руках
Какой-то всадник. Незнакомка в белом,
С копною черных взвихренных волос,
Рассыпавшихся прядями. А сзади
Им вслед другой какой-то верховой.
Виденье промелькнуло так мгновенно,
Что показалось часовому сном,
Когда он отоспался после смены.

Когда с чудесною своей добычей

Примчался в Шалго наконец Давид,
То пленница лежала без сознанья
В седле пред ним. Она лишилась чувств
От горя, быстрой скачки и испуга.
Он снес ее на мягкую постель
И стал за ней ухаживать, как мальчик
За выкраденным из гнезда птенцом.
Ошеломленный этой красотою,
Он говорил: «Когда бы наш творец
Дал вместо головы мне купол неба
Со столькими глазами, сколько звезд,
Я на тебя глядел бы ими всеми,
Глядел и наглядеться бы не мог.
Кто ты? Откуда так до слез знакомы
Твои черты? Где я тебя встречал?
Я что-то вспоминаю, вспоминаю.
Мы виделись. Постой. О, как давно!
Я мал был, сердце обливалось кровью
При виде лани раненой. В те дни
Любил бродить я по дремучим чащам.
Вот, вот когда ты попадалась мне.
Я на траве дремал. Как усыпляло
Ее благоуханье! И сквозь сон
Я видел, как ко мне ты наклонялась,
Склоняясь, словно радуга к земле.
Я узнавал твой серебристый голос,
И руки простирал к тебе в тоске,
И — просыпался. Тут ты исчезала,
Мелькая в чем-то белом вдалеке,
Я в гору за тобой взбегал вдогонку
И останавливался наверху
Как вкопанный: ты на меня глядела
С далекой, беспредельной высоты
Большой звездой вечерней с небосвода.
Но детство улетело навсегда,
И тихий мальчик стал головорезом.
Но я тут говорю и говорю
Без умолку, а ты меня не слышишь
И рухнувшею статуей лежишь.
Что, ты жива или мертва? О, только
Не умирай! Пусть больше на земле
Не будет никогда цветов и весен,
Лишь ты не умирай! О, наконец,
О, наконец глаза она открыла!
Но что за взгляд! Что тут? Литейный двор,
Где миру солнца мастерит зиждитель?
Вселенная сгорит дотла, едва
Пойдут вращаться оба эти солнца!»
«Довольно, брат! Довольно, мой черед! —
Иов прервал Давида, — он приехал
Как раз в тот миг. — Мы будем сообща
Владеть с тобой жемчужиною этой».

Перенна ожила, бросает взор

Блуждающий кругом, зовет супруга:
«Мой муж! Я вижу тут чужих мужчин,
И комната не наша. Все чужое.
Мой друг, не оставляй меня одну!
Мне страшно без тебя! Где ты? Откликнись!»
«Твой муж отсюда очень далеко,
Красавица, — сказал Иов. — Напрасно
Ты б стала ждать его. За этот срок
Увянут прелести твои. Послушай,
Забудь его, предайся лучше нам.
Дай нам вкусить, что муж твой безраздельно
Забрал себе, похитив у небес».
«Назад, подлец! — воскликнула Перенна. —
Прочь от меня! За каждый шаг ко мне,
За каждое мне сказанное слово
Отмстит мой муж, когда вернется он!»
«Да, если он вернется, — возражает
Иов с усмешкой, — но ведь я сказал,
Он страшно далеко. Ему с песчинку
Казаться должен этот шар земной.
Короче, полно ждать, он не вернется,
Мой меч в крови, и эта кровь — его.
Я сам убил его своей рукою.
Итак, теперь ты освобождена
От рабских уз супружеского долга.
Так пользуйся свободой. Вместо двух,
Как раньше, рук теперь хотят четыре
Тебя в объятья страсти заключить».
Перенна, побледневши, цепенела,
Как мертвой зимней ночью куст в степи
В снегу, без листьев. Неподвижным взором
Она смотрела на преступный меч,
Запятнанный такой родною кровью.
Но был обманчив временный покров
Беспамятства ее и омертвенья!
Как подо льдом замерзшая река,
Рыдала в ней душа, металась, билась,
Стучалась в стенки тела, в сердце, грудь
И — вырвалась! Как столб огня и дыма
Из огнедышащей горы, взвилась
Ее тоска. Проклятье за проклятьем,
Одно другого горше и страшней,
Посыпались на голову убийцы.
Но тот стоял, как под дождем цветов,
И наконец вскричал: «Ты не поверишь,
Как хороша ты в гневе! Я б желал,
Чтоб каждый день ты выходила замуж,
И мужа у тебя я убивал,
И каждый день купался в водопаде
Твоих ругательств, не боясь того,
Исполнятся иль нет твои проклятья».
Тогда Перенна бросилась к ногам
Давида и, обняв его колени,
Взмолилась: «Сжалься, защити меня!
О юноша, ты смотришь человечней,
Чем этот дьявол. Хочешь, полюблю
Тебя, твоей рабыней верной буду,
Но защити меня от сатаны,
Не отдавай меня убийце мужа!»
«Я защищу тебя, — вскричал Давид,
Ее прижавши к сердцу, — светлый ангел,
Благословенье детских снов моих!
Я защищу тебя ценою жизни
И грудь свою подставлю под удар,
Я — щит и панцирь твой, на них наткнется
Любой, кто лишь приблизится к тебе!
Имей в виду, мой брат Иов, запомни!»
«Как бы не так! — вскричал Иов, сверкнув
Глазами. — Это против уговора!
Всегда добыча общая у нас,
И женщина не будет исключеньем.
Но если хочешь, вот мой острый меч,
Которым я снабдил ее супруга
Проездом на тот свет. Ну как? Начнем?»
Сошлись вплотную братья, предоставив
Решающее слово двум мечам,
И в этот миг отец вошел в хоромы.
«Остановитесь! Стойте!» — он вскричал.
«Будь нам судьей, — сказал Иов, — ты видишь,
Брат хочет пленницей владеть один,
А это не по нашему уставу.
Я с ним поспорил. Разве я не прав?»
«Ничтожества! Из-за такого вздора
И в драку? — заорал на них отец. —
И я, по-вашему, судья, посредник
В подобных пустяках? Что ж, хорошо:
Я разрешу ваш спор. Добыча будет
Ничьею — ни твоею, ни его.
Для простоты моею будет баба.
Вы поняли?» И выпали из рук
Мечи у сыновей. Почти с шипеньем
Кровь бросилась в лицо им, как шипит
Вода в реке от попаданья молний.
Они ворчали, но отец сказал:
«Что там еще? Кому охота дуться,
Когда Петр Комполти прикажет: «Цыц!»

Приходится дивиться, из чего

Бог создал человеческое сердце.
Как не разорвалось оно от мук,
Постигших сразу бедную Перенну!
Она под стражей в Шалго пять-шесть дней,
Но каждый день казался ей столетьем;
Страданье миг растягивает в век,
То скорбь по мужу ей томила душу,
То дикий страх ей душу леденил,
То поглощали мысли о побеге,
Чтоб подлому убийце отомстить,
И все напрасно: время проходило,
И не было возможности бежать.
Тут подоспел тягчайший из ударов.
Петр Комполти вошел к ней и сказал:
«Ты, несомненно, с сатаной в союзе.
Я околдован, госпожа моя.
Ты с каждым часом правишься мне больше
И, как там хочешь, будешь мне женой».
«Согласна», — отвечала так Перенна,
Как будто ангел смерти возвестил:
«Петр Комполти, твой час последний пробил!»
К себе Давида вызвавши тайком,
Она спросила юношу: «Признайся,
Твоя любовь действительно любовь,
Иль ты блуждающим огнем обманут?
И если правда ты меня любил,
Скажи, ты любишь ли меня доныне?»
«Люблю, — ответил юноша, — люблю,
Как любит ручеек свою лощину,
Как любит высь небесную звезда
И червячок — малину! Как добиться
Твоей любви, как мне ее достичь?»
«Есть способ, есть, — ответила Перенна. —
Твой брат — убийца моего супруга.
Отец твой сватается за меня.
Он ненавистен мне, как тот убийца.
Ты любишь, говоришь, меня? Так знай:
Спаси меня от этих двух злодеев,
Обоих погуби, и я твоя».

Любовь, любовь, извечная загадка!

Ты, как река, уносишь на себе
Красу цветов, и грязь, и муть, и тину
Из омута речного одного,
Тот омут — человеческое сердце.
Ты — океан, которого никто
Не переплыл, ты глубина, которой
Никто не мог постичь, ты великан
Из великанов. Вот, подобно морю,
Ты разлеглась безмерной синевой,
И звезды полным счетом, до последней
Отражены в тебе. И вдруг, смотри:
Все духи ада, схватываясь в драке,
Катаются клубками по тебе.
Любовь, ты всемогуща! Ты всесильна:
Ты превращаешь в ангелов людей,
И в бесов — божьих ангелов, и бесам
Обличье человека придаешь.

Безмолвная, безоблачная ночь.

В венце из звезд спокойно смотрит месяц
На землю, а на ней совершено
Отцеубийство и братоубийство.
В отцову спальню вполз змеей Давид,
Дрожа, откинул полог пред кроватью.
«Он спит. Какая кротость на лице! —
Подумал сын. — А днем, когда проснется,
Не человек, а дьявол, Вельзевул!
Иль мне таким его рисует совесть,
Трусливый сторож мой, незваный гость?
Прочь от меня, я глух к твоим веленьям.
Напрасно подымаешь ты свой перст.
Оставь! Смотри — раз, два, и все готово».
Давид за горло спящего схватил,
Сжав с силой, — небольшое содроганье,
Хрип еле уловимый, и — конец.
И прочь пошел Давид, — задернув полог.
Но у порога повернул назад —
Увериться, недвижен ли покойник,
Не ожил ли? Он к ложу подошел,
Но полог приоткрыть он не решился.
Едва дыша, он побежал бегом
К Иову, разбудив его шагами,
Но раньше, чем успел очнуться тот,
Кинжал с его стены у изголовья
Уже торчал в его груди. Удар
Был не смертелен. Брат шагнул, шатаясь,
К Давиду, но удар мечом по лбу
Свалил Иова. Обливаясь кровью,
Он рухнул наземь. Бросив меч, Давид
Из комнаты пустился без оглядки,
Как будто сотни тысяч ведьм, чертей,
Всего, что есть ужасного на свете,
Неслись за ним вдогонку по земле
И воздуху. И на задворках замка
Забился в угол и закрыл глаза.
Увы, и сквозь опущенные веки
Он видел их. То бледного отца,
То, рядом, окровавленного брата.
Они теснились в ярости к нему,
Впивались в грудь, вонзали в тело когти.
Он с криком растянулся на полу.
Когда очнулся он, уже светало
И перед ним была кровать отца.
«Вставай, вставай, — он обратился к трупу. —
В дорогу! Улучим удобный миг.
В стране нет короля и — безначалье.
Вставай! Пойдем ограбим Гедевар!
Не надо спать так долго! Погуляем!
Берите все себе, а мне одну
Хозяйку замка. Что ж ты заспался так?
Ну, все равно, проснешься в Судный день.
Не вздумай там наябедничать богу,
Что по моей вине ты долго спишь».
Давид пошел в другое помещенье.
«А это кто? — спросил он, пнув ногой
Труп брата. — Брат Иов, не ты ли?
Ну так и есть. На каменном полу?
Не неженка ты, значит, если ребер
Себе не отлежал! Довольно спать!
Вставай, вставай! Отмой лицо от крови!
Да что вы, сговорились не вставать?
Что тут у вас сегодня в самом деле?
Ну, все равно. Тем лучше. Под шумок
Теперь я удеру с моею милой».
К Перенне он пошел. «Ты их убил?» —
Она спросила. «Что ты, бог с тобою!
Убил? Я никого не убивал.
Они лежат рядком, не шевелясь,
Один бледнехонек, другой весь красный.
Нас не заметят. Торопись, бежим.
Взбежим на башню, а оттуда — к небу!»
«О, ужас, да ведь он сошел с ума!» —
Кричит Перенна, пятясь, отступая.
Но, на руки легко ее схватив,
Давид бежит с ней через двор на башню.
Ступень, ступень, ступень, — она кричит
В смертельном страхе. «Тише, тише, тише! —
Упрашивает юноша. — Молчи,
Мой ангел, жизнь моя, ты их разбудишь,
Нас схватят, и тогда пропало все.
Теперь летим!» — вскричал он на площадке,
Прижал Перенну крепче и с зубцов
С ней в пропасть кинулся вниз головою.
Кусты по крутизне и край скалы
Окрасились огнем зари и кровью.
Под замком, обойдясь без похорон,
Лежал Давид и рядом с ним Перенна.
Но не нашлось руки, чтоб погребла
Его отца и брата. Род их вымер.
Дворовые при дележе богатств
Друг друга изрубили, так что мало
Кто уцелел. Над трупами весь год
Кружились вороны. И замок Шалго
Ветшал, ветшал. И жители внизу
Шарахались, когда дул ветер сверху.