Стихотворения. Проза

— Фантазия, это белый медведь с красными глазами.

— А где он живет?

— Должен в твоей голове.

Я молчу, недоверчиво глядя на дядю Федю.

— Зачем ты его путаешь? — говорит папа, который всегда умеет подойти вовремя.

— Папа, — подзывает его мама, — я боюсь, что за обедом нас будет тринадцать; ты сосчитай хорошенько.

— Да, тринадцать, — считает папа.

— Как же теперь быть?

— Посадим Костю, вот и все!

Костя стоит уже рядом, хитрый, это он нарочно сказал маме, что за столом будет тринадцать, чтобы самому обедать с большими.

— Костя, — полушепчет ему мама, — ты сядешь с нами, только сиди смирно и ничего не проси.

— Ладно, — Костя сияет от удовольствия.

— Пожалуйте в столовую, — приглашает папа.

Дедушка берет под руку прабабушку.

— Пора, пора, — говорит она громко, — я уже давно проголодалась. У дверей в столовую она останавливается: — а нас, надеюсь, не будет тринадцать, а то я ни за что не сяду.

— Нет, нет. Костя четырнадцатый, — успокаивает ее папа. Он ведет во второй паре бабу Женю, за ними дедушкин брат Петр Васильевич с мамой, а потом идут толпой остальные гости.

В столовой сначала останавливаются, не зная куда сесть, папа суетится, указывая каждому его место. Двигают стульями, я и Алеша стоим в дверях и смотрим. Наконец все уселись, и мы бежим в детскую.

Алеша сердит, ему досадно, что его не посадили с большими.

— Могли бы обедать все вместе; сегодня три доски лишних прибавили, я сам видел. Всем бы места хватило, и тебе бы хватило.

Я молчу, я занят подарком бабы Жени, который не успел еще рассмотреть как следует. Я открываю его — там, внутри, новенькая желтенькая бумажка. Я снова закрываю и открываю, мне нравится, как щелкает пуговка замка.

— Это кто тебе?

— Баба Женя.

— А мне тетя Соня обещала краски и палитру на елку.

— А мне баба Женя — шкаф, — говорю я, а самому завидно. Почему я не догадался попросить палитру и краски. Баба Женя наверно бы подарила. Я всегда так. Палитра и краски гораздо интереснее шкафа; зачем мне какой-то глупый шкаф, которым даже играть нельзя, когда у Алеши будут палитра и краски.

С досады на себя я верчу, закрывая и открывая, кошелек.

— Ты сломаешь его.

— Нет. — Но в это время я чувствую, что пуговка замка как-то слишком легко стала открываться, я смотрю на кошелек, делаю неловкое движение, и пуговка замка отламывается.

Сломал, сломал? Боже, что я наделал! Я не достоин никаких подарков; я не люблю бабу Женю, если я сразу ломаю ее подарки.

Тяжесть сердца подступает к горлу, хочется плакать, сквозь нависшие слезы я стараюсь как-нибудь прикрепить на старое место отломанную пуговку.

— Теперь уже не починишь, — говорит безжалостно Алеша.

Кровь ударяет мне в голову, — это он виноват, это он от зависти сглазил.

— А ты радуешься. Завидуешь, оттого и радуешься тому, что я сломал.

— Сам сломал, а на других сердишься!

Алеша прав, но мне от этого не легче! Что я буду теперь делать? Как покажусь маме? Господи, отчего я такой несчастный? Отчего у меня всегда все ломается?

6 ЕЛКА

Наступило Рождество, но праздник, по настоящему, бывает вечером; это не именины или рождение, когда праздник начинается с утра. В именины лежишь еще в кровати, а няня сует уж что-нибудь, или сладкое или кусочек просфоры, которую она достала за ранней обедней, пока мы еще спали, или какую-нибудь игрушку, и тогда сразу почувствуешь, что настоящий день не как все дни, а совсем особенный, бывающий раз в году. Рождество — хитрое, только вечером делается оно особенным и целый день томит загадкой, будет ли елка.

Дверь в гостиную с утра бывает закрытой; там, должно быть, готовится елка, но наверное не знаешь; подходишь к дверям, смотришь в замочную скважину, — но замочная скважина так устроена, что видишь только прямо перед собой и нельзя заглянуть на середину, где в прошлом году стояла елка.

— Ничего не видно, — говорю я разочарованно Верочке, которая, как и я, томится ожиданием елки. Костя и Алеша — большие, им все равно или же они умеют притворяться, что им все равно, как большим.

День тянется скучно, старыми игрушками играть нет охоты, а от безделья и нетерпения день кажется длиннее длинного.

— Няня, будет ли елка? — не выдерживаю я, когда в детскую входит няня.

— Какая елка? Еще что выдумал?

— А отчего тогда двери в гостиную закрыты?

— Отчего, отчего? Другие, небось, не спрашивают, занимаются своим делом; ему одному все знать надо. Шел бы играть в самом деле, а то что так слоняешься.

— Не хочу играть, мне скучно.

— Скучно, так почитай; вон, сколько книг навалено.

— Не хочу читать.

— Экий мальчик какой. Подожди, ужотко придет баба Женя, уж я ей скажу, какой у нее крестник, небось, не похвалит.

Я отхожу от няни, лениво беру игрушки, но ничего не клеится.

Если бы знать: будет ли елка.

Костя и Алеша заняты; Костя, по-прежнему, не то клеит, не то красит что-то для своего корабля; Алеша читает книгу, болтая ногами; даже Верочка уже забыла, что сегодня Рождество, что сегодня должна быть елка, и играет спокойно старыми куклами, как будто они ее настоящие дети.