Стихотворения. Проза

Нищий после царской пышности, всеми гонимый и презираемый дряхлый старик, он пришел наконец к священному месту, заповедной роще дев Эвменид[155], где должен совершиться последний приговор судьбы, исход его трагедии, и тут — сам не смеющий подать руки своему другу Тезею[156], чтобы “не осквернить чистого своим прикосновением” — перед хором, полным ужаса и омерзения к его преступлению и перед лицом грозных дев Эвменид, на пороге Аида[157], он вдруг встает перед нами, как светлый бог в гордых вызывающих словах:

Убил — отрекаться не буду: но разве я знал,
Что творю?

Я перед богом невинен!

и далее:

Сам я чист.
За что же ты порочишь
Невинного,

коль боги предреклиВ те дни, как я еще и не рождался,
Что сын убьет отца.

Вот она — вечная антитеза: свободен и несвободен, невинен и виновен, два мира, две правды, а посреди них — бездна отчаяния, ужаса и омерзения — и все в потрясающих, до наивности ясных, чтобы и дети слышали, образах!

Скажут про древнюю повесть о царе Эдипе: она — сказка, миф, в завязке ее лежит невероятный случай.

Но что же тогда не сказка и не миф? Жизнь?

Мы так любим говорить про жизнь, говорим: “она научит”, “жизнь отрезвит”, “жизнь поломает”. Жизнь — неизменная и единственная тема нашей литературы. Но что она такое?

Не тот же ли это миф, только в новых словах, все о той же древней судьбе, — богине с повязанными глазами, которая, не разбирая кому и что — сыплет нам то цветы, то свои ужасные случаи — и не случаи; мы не хуже греков знаем, что все здесь определено — и предрешено еще

В те дни, когда мы не родились.

Сказано нам и в религии, что ни один волос не упадет с головы нашей без воли Отца.

Так для чего же и откуда тогда все наши слезы и муки раскаяния?

Я — преступник, я совершил преступление, но мог ли я его не свершить, раз таково от века сплетение причин, которые породили меня, и вас, и все. Не вправе ли и я, как Эдип, всегда кричать: я невинен, я чист, я исполнил только то, что предназначено мне Роком,

Как смеешь ты меня судить.

Эдип не знал, что творил. Мудрец, разгадавший тайны сфинкса, он не знал, что ему нужно и что не нужно, и вырвал себе за это свои видящие, но не видевшие и ненужные глаза.

Но разве наши глаза нам что-нибудь говорят, и мы знаем, что нам нужно и что нет!?

Если бы мы это знали! тогда бы и не было никаких вопросов и никаких трагедий!

И все-таки каждый раз, как жизнь (наша Мойра) приносит нам горе и испытание, в душе просыпается мучительный, неотвязчивый голос: ты бы мог, ты бы мог… Ты свободен, что же ты делал?!

“Если бы я знал, что это отец, разве бы я убил его!” — вот мука Эдипа — теперь терпи и страдай!

Это не угрызения совести, их не может быть у Эдипа, раз он невиновен. Да их и вообще нет.

Это открыл и этому ужаснулся Раскольников[158]. С ними-то было бы еще очень хорошо: был бы виновник, а, следовательно, и возможный искупитель страданий и всех несчастных случаев. Но в том-то и ужас, что девы-Эвмениды молчат и в продолжение всей трагедии Эдипа, а трагедия все-таки есть — и есть до сих пор.

До сих пор жив крик Эдипа в нас: если бы я это знал, ведь тогда бы… Но что — тогда бы? Вы чувствуете эту вечную насмешку сатаны: или ты — свободен, ты — бог, тогда бросься со скалы, и ангелы твои понесут тебя на руках своих, и ты не преткнешься о камень ногою, или — вы можете быть не свободны — тогда примиритесь с этим, откажитесь от всех криков и признайте себя побежденными, признайте, что вы все равно ничего не могли и не можете, что вы только камень, который падает с высоты с таким-то и таким-то ускорением, больше ничего; но тогда и будьте камнем, т. е. не страдайте. Или что же вы, наконец?!

Такова трагедия нашего бытия, для которой даже и такой всепримиряющий философ, как Вл. Соловьев, не нашел лучшего слова как “основная нелепость”[159], т. е. бессмыслица, а на язык чувств она — полное отчаяние, истинная смерть.

Но где же исход?

О дайте же какой-нибудь исход,
Освобожденье дайте мне!

Молит Эдип карающих богинь, тех главных дев,

что назвав, содрогаемся.

Но эти богини молчат; Эдип умирает.

Бесшумная бездна открылась под ним,
Приняла безболезненно
В смерти таинственной.

Но неужели это исход?

Сцена оглашается раздирающими воплями оставшихся:

Отнял, отнял, Всемогущий[160]

,Ты последнюю надежду!
О за что невинных гонишь?