Стивен Эриксон Падение Света (СИ)

Она засмеялась, выпуская клубы дыма. - Ох, милый мой. Осторожнее, Орфанталь. Кедорпул наделен характером весьма понятного типа. Кругленький и нежный, держится с детской скромностью, но постепенно дар юности приобретает преувеличенную форму, раздражая более зрелых приятелей, но и соблазняя бестолковых женщин. Короче говоря, он умеет рождать вокруг себя недоброжелательство и злобу.

- И не нужно его сердить?

- Да, я же говорю. Неразумно.

Орфанталь подошел и опустился довольно близко от ее коленей, на подставку для ног, которую она недавно отодвинула. Глаза мальчишки были темными, блестящими и не такими невинными, как можно ожидать в его возрасте. - Вы жрица?

- Я верховная жрица, Орфанталь. Эмрал Ланир.

- У вас есть дети?

- Моей утробы? Нет. Но от королевства? Можно сказать, таковы все Тисте Андии.

- Как получилось, что никто тут не знает матерей?

- О чем ты?

Взгляд его скользнул в сторону. - Милая комната. Дым пахнет благовониями. Показывает мне потоки.

- Какие потоки? А, сквозняки...

- Не эти. Другие. Потоки силы. Тьмы. Куральд Галайна. Те, что текут из рисунка на полу в комнате за дверями. - Он протянул маленькую руку к мундштуку и деликатно высвободил из ее пальцев. Поднял под углом кверху и стал следить за свободным движением дыма.

Она ждала, что он вдохнет дым. Ждала потрясенного лица и надсадного кашля. Ждала (поняла она вдруг с изрядным беспокойством) хоть какой-то компании.

Но вместо этого глаза Эмрал Ланир расширились: дым стал гуще, растянулся, приняв змееподобную форму и танцуя. Дым повернул к ней голову ядовитой гадины, повиснув у лица. На месте глаз она видела жидкий мрак, чем -то похожий на глаза Орфанталя.

- Кто, - произнесла она сиплым шепотом, - кто смотрит на меня этими глазами?

- Только я.

Дымная змея отодвинулась, словно втягиваясь в мундштук. Еще миг, и она исчезла.

Улыбнувшись, Орфанталь отдал ей трубку. - Кедорпул собирает магов.

Она заморгала, ища его взгляд. - Неужели?

- Хочет, чтобы все нарабатывали волшебство, которое разрушает вещи или вредит живым. Говорит, нам это нужно, потому что это есть у Лиосан и чтобы не дать им использовать это, мы должны их опередить.

Ланир отстранилась, снова втянув дым; но теперь он показался каким-то твердым, скользнул в легкие. Она вздрогнула и взглянула на Орфанталя, но тот смотрел куда - то в угол. Послав белую струйку к потолку, она сказала: - Орфанталь, что ты думаешь о мотивах Кедорпула?

Мальчик нахмурился. - А что это такое?

- Он предвидит битву, так? Между магиями.

- Галлан сказал, темнота может лишь отступать. Но потом сказал: отступление - единственный путь к победе, ибо рано или поздно свет гаснет, и что остается? Темнота. Галлан говорит, победа Света смертна, победа Тьмы вечна.

- Не думала, - осторожно ответила Ланир, взирая на странного мальчишку, - что у Галлана есть много времени, чтобы возиться с детьми.

- Нет, но ему нравится мой питомец.

- Твоя собака?

Орфанталь встал. - Нет, не Ребрышко. Другой. Ребрышко не мой, но, может быть, - он уже направлялся к выходу, - я его.

Он открыл дверь и жрица увидела Ребрышко, лежащего с подушкой в зубах. Он как будто готов был скакнуть через весь коридор.

Орфанталь побежал. Ребрышко развернулся и бросился вперед.

Мальчик бежал за ним, босые ноги легко отталкивались от пола - будто оперенные.

Она слышала, как "охотники" удаляются. Потом снова стало тихо.

"Осторожно, малыш. Ты играешь в игру Галлана".

Ржавый лист не дарил убежища, как д"байанг. Нет, он лишь оживлял мозг. Она выбрала ложный способ для моментального расслабления. А утрата... компании... заставила ее ощутить себя брошенной.

Эндест Силанн покинул Цитадель в поисках достоинства. Перейдя два моста, углубился в город. Холода заставили большинство горожан сидеть в домах. Снег еще лежал в местах менее оживленных, у стен и в переулках; белые полотнища стали серыми от копоти. Он шел мимо огороженных особняков, минуя ворота железные и деревянные. Там, где улицы уходили от берега, поднимаясь над линией разливов, строения становились больше, во многих стенах имелись ниши с древними статуями - мраморные фигуры жизнеподобно раскрашены, слишком большие глаза равнодушно взирают на проходящую мимо фигуру под капюшоном.

Во многих весьма разумных смыслах Эндест предпочитал эти стеклянные взоры назойливости, окружавшей его в Цитадели. Поклонники толпились, с пылом отмечали любой его жест, склонялись, чтобы расслышать любое слово, запомнить случайное замечание. Нужду в пророке он встречал отрицанием, а когда понял тщетность этого -молчанием. Но лишь усиливал интенсивность разглядываний: толпа находила великий смысл в каждом его действии.