– Где она? Где моя мать?
Девушки рассказали, что ее увезли на грузовике медицинской службы. Я опять потеряла сознание от мысли, что она умерла или умирает, а я не могу быть при ней.
Очнулась я в кровати с чистыми простынями и настоящим матрасом – предметами роскоши, недоступными мне с отъезда из Пльзеня. Минуту-другую мне казалось, что я попала на небеса. Я не представляла, где я и сколько времени провела в обмороке. Мучаясь от тифа, я ничего не могла сделать, но подивилась всему произошедшему. Мое тело отмыли от грязи, на меня надели накрахмаленный белый халат. И я надеялась, что моя мать неподалеку и что о ней тоже позаботились.
Невероятно, какую организованность проявляли британцы, занимаясь делами лагеря, заваленного трупами, с тысячами заразных больных. Этого мне не забыть, я не перестану восхищаться ими. Они состояли в действующей армии, война еще не закончилась, но британцы не бросили нас на произвол судьбы. Медицинского персонала не хватало, поэтому все стремились помочь, в том числе солдаты, превратившиеся в медбратьев, как только они увидели масштаб несчастья. Англичане быстро и толково хозяйничали в немецком военном лагере и завладели вообще всеми крупными зданиями в округе.
В военном лагере, за два километра от места, где мы умирали от голода, они нашли склады, набитые продуктами, в том числе посылками Красного Креста, которые нам не выдавали, а еще госпиталь со всем необходимым и маслобойню с запасами молока и сыра. Английские санитары вынесли из бараков столько больных, сколько смогли, и превратили здания армейского лагеря в многокорпусный Британский генеральный госпиталь на 15 000 мест, опрысканный недавно изобретенным инсектицидом ДДТ.
Медицинская служба британской армии решала проблему с недостатком персонала, приглашая добровольцами студентов-медиков старших курсов из Великобритании и освобожденных стран. Им обещали, что работа в Генеральном госпитале зачтется как выпускной экзамен. Прибыли сотни молодых мужчин и женщин из Англии, Бельгии, Нидерландов и Франции. С их стороны это было смело, потому что они не представляли, с чем столкнутся, а мы все были заражены тифом, дизентерией и другими болезнями.
После десятидневных хлопот со мной в госпитале врачи заверили, что самая опасная стадия заболевания миновала. Температура упала, опухоли исчезли. Они говорили мне, чтобы я поторапливалась поправиться: требовалась моя помощь. Самым сложным было общение с пациентами, возникла острая нужда в переводчиках, которые говорили бы врачам, где у пациента болит, составляли бы медицинские истории. А про меня знали, что я говорю по-английски, по-немецки и по-чешски и понимаю польский и русский. Поэтому меня просили помочь с переводом.
Конечно же, я согласилась. Я испытывала огромную благодарность за то, что они спасли меня, и мне хотелось сделать все, что в моих силах, чтобы помочь. Однако в первую очередь мне надо было найти мать среди тысяч людей в госпитале. Я надеялась, что отыщу ее, если буду работать с врачами и ходить из одного больничного здания в другое.
Солдаты были очень добры ко мне. Они принесли из дома местной немецкой семьи одежду, которая, как они считали, мне понравится. Мне и понравилась, но я весила 27 килограммов, и все висело на мне мешком.
Чтобы я начала опять наслаждаться жизнью, британцы отвели меня в кинотеатр, устроенный ими в большой палатке. Единственный раз я была в кино в Пльзене в 1939 году на «Белоснежке и семи гномах». Воспоминание о том, как отец дожидался дома рассказа о моих впечатлениях, надрывало мне душу. Когда в палатке сыграли «Боже, храни короля», британский национальный гимн, я расплакалась. В этот вечер показывали триллер с Джеймсом Стюартом и Эдвардом О. Робинсоном, и я, завороженная, смотрела на экран, даже не следя за сюжетом. Я думала о том, как мне повезло.
Я жива. Я выжила. И моя жизнь продолжается.
После фильма меня взяли на офицерскую пирушку, и за долгие годы я впервые ела нормальную пищу. За столом, покрытым льняной скатертью, мне подали ее на приличной тарелке, с нормальными приборами – кажется, баранину с овощами. Как же было чудесно есть как обычный человек! Еще мне дали немного виски и первую в жизни сигарету – с нее-то и началась привычка, от которой я не могу отказаться. Потом мне постоянно предлагали сигареты, потому что согласно тогдашним взглядам врачей курение предотвращало заражение инфекцией.
Наевшись досыта с офицерами, я вернулась в палату совершенно больная. Я и вправду думала, что могу умереть на отведенном мне чердаке, но зато у меня был пристойный ужин и я носила нормальную одежду. Даже болезненное состояние не могло испортить удовольствия от этого вечера.
Счастливая, я, помнится, сказала себе:
– Ну и ладно, пускай я умру, но я свободный человек.
НЕДЕЛИ УШЛИ на безуспешные поиски матери, и я прямо с ума сходила. Надо было обойти все реквизированные дома, больничные палатки и даже некоторые из бараков в концлагере, переоборудованные в палаты.