Сто чудес

В конторе майора Спайсера постоянно работало радио. Каждый день оно передавало новости и послания от семей, разыскивающих близких. В один прекрасный июньский день я сидела за письменным столом, на который из окна падал солнечный луч, и неожиданно услышала свое имя. Просили предоставить какую-либо информацию о семьи Ружичка из Пльзеня и об их дочери Зузане. Просьба исходила от Мадам, моей любимой наставницы.

Мои глаза наполнились слезами, когда я услышала, что Мадам ждет нашего скорейшего возвращения в Пльзень. Я поняла в тот момент, что, если я не вытащу маму из госпиталя побыстрее, мы никогда не отправимся в наш город и она так и не поправится.

Пришла пора везти ее домой.

13. Пльзень, 1945

НО УВЕЗТИ МАМУ из Берген-Бельзена оказалось не так-то просто. Она по-прежнему упрямо отказывалась уезжать, и я сознавала: нужно сделать что-то особенное для ее спасения.

Как только закончился срок карантина, все, кто поправился в достаточной мере, стали искать возможности выехать, куда им надо. Но в Европе не хватало горючего, и гражданских сажали лишь на несколько поездов, остальные находились в распоряжении военных. Тысячи и тысячи человек горели желанием попасть в сотни разных мест, и эвакуация происходила хаотично.

Из Чехословакии присылали частные автомобили за выжившими, но ни в одном не находилось свободного местечка для нас, сколько бы я ни умоляла. Потом случилось так, что шофер очередной машины не отыскал тех, за кем был послан, и я попросила его доставить нас с мамой в Пльзень вместо них.

– Хорошо, – ответил он. – Но сперва вам нужно найти мне бензина.

Знакомый доктор посоветовал обратиться в британский штаб и дал мне пропуск туда. Тогда я носила фартук и выглядела как нянька, поэтому, придя в святая святых штаба, располагавшегося на холме, встретила благодушный прием. Я поговорила с тремя офицерами по отдельности, и все они показались мне невероятно высокими. Последний из троих предложил позвать генерала, которому я объяснила, что мне нужен бензин, но забыла впопыхах сказать зачем. Он исчез и вернулся с небольшой фляжкой, уверенный, видимо, что мне нужно немного для чистки одежды от насекомых, как делалось обычно в лагере. Поблагодарив, я возразила:

– Извините, но этого не хватит. Мне требуется на шестьсот километров дороги до Пльзеня.

Генерал рассмеялся, покачал головой и сказал, что об этом и речи быть не может.

Вернувшись в лагерь, я узнала, что скопилось столько чехов, стремящихся домой, что власти готовят особый поезд для нас. Приготовления должны были занять недели, они, скорее всего, не закончились бы до середины августа – но таким образом у меня появлялось время на выполнение другой части плана.

Врачи настаивали, что маму нельзя забирать из больницы и что она не переживет путешествия. Остановить меня им не удалось. Когда ты молод, у тебя избыток смелости и чутья, и я чувствовала, что маме недостает сил на выздоровление только потому, что она боится самой мысли о возвращении домой. В музыке я всегда следовала интуиции и в жизни тоже полагалась на нее. Тогда у меня могло не хватить смелости, но я приняла основное решение – как-то похитить ее. Друзья беспокоились, что меня поймают, но я отмахивалась, я должна была доставить маму домой.

Со мной соглашался мой друг доктор Ван Лоо, он написал фальшивые бумаги, с помощью которых я могла притвориться, что забираю мать на обследование. Другие друзья нашли для нее платье. Когда все было готово, я попрощалась со знакомыми, которым доверилась, и взялась за дело. Ранним утром в конце августа 1945 года, в день, когда отходил поезд в Прагу, я отправилась в Ротонду, вручила дежурной няне поддельные документы и сообщила, что отведу маму на рентген.

Мама, когда я быстро одевала ее, сопротивлялась:

– Что ты делаешь? Зачем ты одеваешь меня? Ты же знаешь, доктор сказал, что я умру, если меня повезут куда-то. Я никуда не пойду, Зузана!

Я проявила жесткость, потому что не видела иного выхода. Я сказала:

– Мама, я не хочу здесь оставаться. Я хочу вернуться в Пльзень, а без тебя не поеду, так что тебе придется пойти со мной.

Думаю, именно эти слова повлияли на нее. Она решила, что должна принести последнюю жертву ради меня, даже если это, как она утверждала, несомненно убьет ее.

Хотя мама едва стояла, я как-то умудрилась вывести ее из больницы, когда на вахте никого не было, и дойти с ней до поезда. Мы нашли место в вагоне для скота, номер 13. Моя мать, женщина суеверная, воскликнула:

– Посмотри, 13! Это катафалк. Я не доживу до Пльзеня.