Сто историй любви Джульетты

Себастьен тем временем открывает и придерживает для меня самую обычную дверь. Должна признать, галантность мне льстит. Многие современные женщины сочли бы такой жест антифеминистским, но поскольку меня недостаточно уважали в прошлых отношениях, мне ужасно приятно.

– Это… твоя спальня? – вновь насторожившись, интересуюсь я.

Нет, на логово серийного убийцы не похоже. Светло-серые стены, высокая кровать с явно дорогим деревянным изголовьем, накрахмаленные белоснежные простыни и кожаная скамья в изножье. По бокам стоят две прикроватные тумбочки. Видно, что используется только одна, на ней маленький механический будильник и телефон, а другая девственно пуста.

Себастьен стоит поодаль, чтобы не мешать мне осматривать комнату, и оставляет путь к двери свободным: если что, я могу убежать. Приятно, что он старается не смущать меня.

Стены украшены фотографиями дикой природы в рамках. Однако среди них нет стандартных снимков крадущихся львов и бегущих антилоп. Фотограф запечатлел особенные моменты. На одном фото изображена пара горилл в джунглях, дремлющих, прислонившись головами. На другом – тюлениха-мать с детенышами на льду, семья на фоне северного сияния. И самая поразительная фотография – воющий волк, который прикрывает лапами тело своего мертвого соплеменника.

– Невероятные снимки, – выдыхаю я. – Кто их сделал?

– Женщина, которую я любил, – отвечает после долгой паузы Себастьен. – Ее звали Эйвери.

Я чувствую укол ревности. Глупо, конечно, – он не может быть моей собственностью просто потому, что я его намечтала.

Моя реакция не остается незамеченной, потому что он добавляет:

– Это было как будто в другой жизни… Пойдем.

С этими словами Себастьен заходит в гардеробную размером с мою спальню в коттедже. Отодвигает в сторону плечики с темными джинсами – все аккуратно выглажены и висят, как в дорогом магазине, – и моему взору предстает секретная дверь: металлическая (видимо, огнеупорная), с панелью безопасности над ручкой.

Он начинает вводить код.

На меня вновь накатывает страх бесславной смерти в логове серийного убийцы.

– К-куда ты меня ведешь?

– Сейчас увидишь.

Сердце уходит в пятки, и я отступаю назад.

– Что-то мне не хочется туда идти…

Он вздыхает – в который раз за сегодня. Неужели я настолько невыносима?

Я вспыхиваю как спичка.

– С какой стати я должна доверять человеку, который решил отвести меня в запирающуюся на кодовый замок комнату с бронированной дверью, спрятанной в шкафу?

Выражение лица Себастьена смягчается.

– Код на двери – десятое июля, – говорит он. – Дата бала у Капулетти.

У меня отвисает челюсть. Я помню все подробности «Ромео и Джульетты», потому что они тесно сплетены с воспоминаниями о папе. Родители Джульетты устроили бал за две с лишним недели до ее дня рождения (и моего) – тридцать первое июля, накануне Праздника урожая. Значит, бал Капулетти состоялся в районе десятого июля.

Правда, это не объясняет, почему Себастьен использует дату в качестве кода.

Я забываю, что он может оказаться убийцей, и начинаю выдвигать теории одна нелепее другой: Джульетта была его детской литературной пассией (эквивалент увлечения знаменитостью для ботаников). Или мы с ним – родственные души, которых свела общая любовь к Шекспиру. Или, поскольку я придумала Себастьена, когда играла в «Ромео и Джульетте», именно так он появился на свет – полностью сформировавшийся на основе этой трагедии.

Тем временем настоящий Себастьен вводит в систему безопасности десятое июля по европейскому образцу: день предшествует месяцу: 10.07.

Замок со щелчком открывается.

– Видишь? Теперь ты знаешь, как попасть в комнату. А чтобы выйти, код не нужен: изнутри дверь открывается как обычно. Ну, полегчало?

Я киваю.

– Только перед тем, как войти, вдохни поглубже.

– Зачем? Что там?

– Просто сделай глубокий вдох. Пожалуйста.

– Ладно.

Я выполняю требование, глядя ему в глаза; пусть видит, что я слушаюсь.

Он тоже делает глубокий вдох и медленно выдыхает. Затем поворачивает ручку и толкает тяжелую дверь. Я делаю шаг вперед. Вспыхивает свет. Это картинная галерея, и на всех полотнах изображены герои и сцены из моих зарисовок.

Элен

– Ч-что это?

Я поворачиваюсь, переводя взгляд с картины на картину.

Самая ближняя – портрет девочки-подростка в точно таком костюме, как я надевала на роль Джульетты: длинное желтое платье с широкими рукавами, отороченными лентами, капюшон в виде шляпки на голове и шелковые тапочки. Как такое возможно? Костюм шила мама, и, насколько я знаю, она не проводила никаких исторических исследований, просто нашла картинку в Интернете и скопировала.