Сто историй любви Джульетты

Заканчивая список, я ощущаю свинцовую тяжесть в желудке, и не только из-за корнетти и хрустиков с корицей. Зря я убежала из галереи. Картин там больше, чем зарисовок, и следовало рассмотреть их внимательнее. Интересно, впишутся ли они в пробелы в моей временной шкале?

Кого я обманываю? Я не могу отказаться от попыток разгадать тайну нашей связи, использовать ее только для создания романа. Слишком глубоко укоренилось во мне журналистское образование, и старая привычка копать, пока не найдется ответ, берет верх.

Нужно выяснить, что реально, а что нет. Понять нашу историю.

Я хватаю блокнот и возвращаюсь на половину Себастьена. Там есть ответы, и я их найду.

Для начала я иду в музей, мимо которого мы проходили прошлой ночью. Видимо, упоминая произведения искусства и коллекции, Себастьен имел в виду именно его. Поскольку он уже показал мне галерею, я полагаю, что могу проигнорировать запрет. Кроме того, Себастьена нигде не видно.

Когда я вхожу в музей, у меня перехватывает дыхание: это не комната, а огромный зал. Высота потолка – не меньше двенадцати футов, выверенное расположение осветительных приборов позволяет продемонстрировать статуи на пьедесталах и экспонаты в стеклянных витринах. Мраморный бюст из древнего Рима, форма солдата средневековой Руси, металлический кубок, бело-голубая фарфоровая ваза и много чего еще. В углу стоят огромные деревянные сани, покрытые замысловатой резьбой в скандинавском стиле, из тех, что когда-то тянули по снегу лошади.

У меня никогда раньше не было знакомых, владеющих частным музеем древностей.

Я, конечно, писала замечательные статьи о коллекциях произведений искусства; в Лос-Анджелесе хватает богатых филантропов, которые любят устраивать благотворительные вечера, чтобы дать журналистам повод написать о них. Но Зал истории Себастьена (это я придумала такое название, не он) совсем не такой. Рядом с экспонатами нет претенциозных описаний, и трудно представить, что Себастьен пригласит кого-то в свой дом только для того, чтобы похвастаться редкостями.

Нет, все в этой комнате несет отпечаток личного. Неужели Себастьен собрал все это сам, на память о прожитых в разное время жизнях?

Я тихонько хихикаю, ведь бессмертие – совершенная нелепость. Но быстро вспоминаю, что сам факт моего присутствия здесь тоже достаточно абсурден. Я бы не попыталась заговорить с Себастьеном в «Ледяной выдре», если бы не эти знакомые голубые глаза, не улыбка с пожатием одним плечом, не странная привычка крутить чашку на столе, как у моего героя. А потом я почувствовала вкус сладкого вина на губах, намек на что-то полузабытое.

Если существует связь между моими зарисовками и прошлым Себастьена, то Зал истории может поведать о ней не меньше, чем галерея. Я открываю блокнот на чистой странице и начинаю составлять каталог экспонатов, чтобы соотнести со своими историями.

Например, римский бюст может быть с Сицилии либо, если верить в проклятие Себастьена, из Вероны или Мантуи. Книга с пожелтевшими страницами могла принадлежать ученику печатника. Странное помятое ведро (необъяснимо), а рядом с ним платье – нечто среднее между китайским ципао и европейским стилем двадцатых годов. У меня перехватывает дух, когда я узнаю бордовые шелковые цветы – точь-в-точь как на вышивке любимого платья моей героини Китри.

Китри Вагнер – дочь немецкого торговца, ее семья уже целый год прожила в Шанхае – Париже Востока, Нью-Йорке Запада. Она хорошо знает город, а ее любимое место – набережная Бунд, где расположены эксклюзивные клубы. Молодых одиноких женщин, таких как Китри, в большинство клубов не допускают, но она любит смотреть на людей и зарисовывать их: солидные мужчины в дорогих костюмах, их восхитительные жены с идеально подстриженными волосами и нитями морского жемчуга поверх ярких платьев. Китри, сама по себе невзрачная, живо представляет, каково это – быть красавицей, постоянно чувствовать на себе всеобщее внимание.

– Прекрасный рисунок, – произносит незнакомый голос из-за ее плеча.

Китри вскакивает со скамейки и испуганно прикрывает блокнот.

– Прошу прощения, – говорит незнакомец. – Я не хотел вас напугать. Я пытался заговорить с вами несколько раз, но вы были слишком увлечены.

Он смущенно мнет в руках шляпу. У него красивое лицо, нос с горбинкой и два шрама: один начинается на левой брови и заканчивается под глазом, другой, изогнутый, проходит по линии подбородка.

– Ничего, – говорит Китри. – Я просто не ожидала, что со мной заговорят. Обычно меня никто не замечает.

– По-моему, вас невозможно не заметить.

Теперь смущается Китри.

– Не сочтите за дерзость, – продолжает незнакомец, – просто я как раз собирался выпить чаю и подумал, не захотите ли вы составить мне компанию.

Китри вновь обретает дар речи, хотя ей по-прежнему не хватает смелости взглянуть в гипнотические голубые глаза. Поэтому она смотрит на набережную.

– Большое спасибо за приглашение, я не хожу пить чай с незнакомыми мужчинами.

Он наклоняет голову.

– Я Ренье. Теперь мы знакомы.

Она смеется, но не смягчается.