Я прохаживаюсь по дому и рассказываю Сандрин о полученных фотографиях. Она, как настоящий профессионал, не выражает никаких эмоций, а переходит к делу – перечисляет, что предпримут ее адвокаты: временный судебный запрет и встречный иск за незаконное проникновение и вторжение в частную жизнь, а также все остальное, что только могут придумать их блестящие юридические умы. Если Меррик хочет войны, он ее получит.
Заручившись поддержкой Сандрин, я облегченно вздыхаю и усаживаюсь в кресло.
– Ты не против, чтобы мы организовали охрану твоего имущества? – спрашивает Сандрин.
Это обязательное условие для самых важных клиентов.
Я задумываюсь. Я обещал Элен, что расскажу о любых поползновениях Меррика, и в то же время не хочу, чтобы она чувствовала слежку. Кроме того, я побаиваюсь гнева Меррика, как будто он может непреднамеренно сыграть роль в проклятии. И я пообещал себе не упоминать о проклятии, чтобы Элен вела себя как можно свободнее.
Я решаю помалкивать о конверте с фотографиями. Надеюсь, не пожалею.
– Присылайте охрану, – соглашаюсь я. – Только на пару недель, мы скоро уезжаем в Европу. Пусть они просто наблюдают за подходами к дому из леса. Я не хочу, чтобы какой-нибудь бывший моссадовец прикончил нанятого Мерриком детектива-любителя.
– Понятно, лишь припугнуть, очень осторожно. А в Европе услуги охраны потребуются?
– Пока нет…
Надеюсь, у Меррика не хватит средств за нами гоняться. Его ресурсы не безграничны.
– Дай знать, если передумаешь, – говорит Сандрин.
Я киваю. Она не видит, но догадывается.
– И еще кое-что, – вспоминаю я, рассматривая открытку с сообщением о помолвке Даны и Адама. – Я хочу отказаться от своей половины прав собственности на «Алакрити» и всего, что с ней связано.
– Продать или подарить? – спрашивает Сандрин, уже подсчитывая налоговые последствия того и другого.
Я провожу пальцами по модели лодки, стоящей между лампой и пресс-папье. Я отдал немалую часть своей жизни кораблям, но «Алакрити» – особенная лодка, и я буду по ней скучать. Уже скучаю.
– Хочу сделать подарок Дане Вонг, – говорю я. – В честь ее помолвки с Адамом, моим партнером.
– Хорошо.
Я благодарен Сандрин: она все понимает. Другие на ее месте поинтересовались бы, почему я не дарю свою часть бизнеса самому Адаму. Ответ прост: Адам может отказаться. Зачем мне вся эта юридическая головная боль и бумажная волокита? А Дана поймет, что это предложение мира; надеюсь, со временем поймет и Адам.
– Что еще, Себастьен?
На столе лежит открытый паспорт Элен. Я провожу пальцем по фотографии. Срок действия паспорта истекает через девять лет. У меня скручивает желудок. Она не доживет до другого. Я захлопываю паспорт и ударяю по нему пресс-папье.
– Себастьен? – переспрашивает Сандрин. – Что-то еще нужно?
Ты можешь снять проклятие? Спасти Элен от смерти?
– На сегодня все, спасибо, Сандрин, – произношу я вслух.
– Всего хорошего. Скоро с тобой свяжусь.
Она вешает трубку без долгих прощаний – еще одна отличительная черта сотрудников Julius A. Weiskopf Group. Они мне не друзья, а защитники, и при необходимости – мои боевые псы.
Я закрываю глаза и откидываю голову на плюшевую спинку кресла. Вечная жизнь утомительна. Если бы люди знали, что видел и пережил я, они не стали бы гоняться за бессмертием, придумывать модные диеты и правила для долголетия и остановили бы все исследования по предотвращению старения.
«Бессмертие не так восхитительно, как вам кажется», – сказал бы им я.
Наливаю себе на два пальца скотча, сажусь в кабинете напротив окна и надолго задумываюсь.
Элен
Первый город в нашем с Кэти первоначальном маршруте, который превратился в наш с Себастьеном, – Амстердам. Я давно хотела посетить Нидерланды, потому что именно там родился и вырос папа. Родители увезли его в Штаты подростком. Мы с Себастьеном прибываем как раз в Конингсдаг, когда вся страна празднует день рождения короля.
В зале прилетов аэропорта «Схипхол» нас встречает шофер с букетом тюльпанов и табличкой, на которой написано мое имя.
– Ты слишком добр ко мне, – говорю я Себастьену.
– Ты достойна и большего, – говорит он, целуя меня.
В последнее время он выглядит напряженным, и лишь когда мы ступили на землю Нидерландов, его настроение слегка улучшилось. Наверное, это огромное облегчение – уехать с Аляски. (Я до сих пор теряюсь в догадках, что произошло между ним и Адамом; Себастьен, по своему обыкновению, молчит.)
–
Я предполагаю, что это приветствие, и с улыбкой начинаю объяснять, что говорю только по-английски, как вдруг Себастьен ему отвечает, и у них завязывается разговор на голландском.
Поймав мой удивленный взгляд, Себастьен застенчиво улыбается.
– Ты не знала, что я говорю по-голландски?
– Добрый день, миссис Янсен.
Ларс переходит на английский – с едва заметным акцентом, как у моего папы. Я дотрагиваюсь до отцовских часов.