Сто лет Ленни и Марго

– Живее, Марго, – сказала мама нараспев, как делала всегда, стараясь виду не подать, что боится, и потащила меня вниз по лестнице, через кухонную дверь в сад за домом.

На улице было очень холодно, даже трава под ногами заиндевела. Изо рта вылетал пар, кружился в воздухе. Я остановилась.

– Идем! – мама уже говорила с нажимом.

А я стояла в одном полотенце в саду посреди зимы и не испытывала никого желания спускаться в холодное, сырое бомбоубежище. Я заплакала.

Когда война была еще в новинку, мама превращала авианалеты в игру, отмечая в блокноте каждый наш спуск в бомбоубежище. “Пятнадцатый визит”, – говорила она, например, будто мы развлекались, а не прятались от летящего с неба огня.

Бомбоубежище нам помогали строить солдаты-тыловики, присланные муниципалитетом. Я смотрела, как они утрамбовывают землю на крыше и в нашем обычном квадратном садике появляется нора – кроличья нора для людей. Надо следить, чтобы там было сухо, сказали солдаты матери и объяснили, какие предметы первой необходимости хранить в убежище. Предупредили, что курить в нем нельзя, а то воздух будет тяжелый.

Перед уходом солдат покрупнее спросил, есть ли у меня к ним вопросы.

– Ав туалет выходить можно будет? – спросила я. Он рассмеялся.

– Пока сирена не смолкнет, никуда выходить нельзя.

– А как же быть с туалетом?

Как хотите – таким был ответ. Мама приспособила для этого большое жестяное ведро. Оно разместилось в углу убежища рядом со стопкой журналов и газет, которые предназначались в основном для чтения, но и туалетной бумагой служили тоже.

– Если хочешь, чтобы я тобой гордилась, – сказала мама, установив ведро на место, – никогда им не пользуйся. Можешь забирать мою порцию джема каждый раз, когда, спустившись сюда, не воспользуешься ведром.

И я не пользовалась – в то время джем был для меня большой наградой.

– Шевелись, Марго! – торопила мама.

Я сердито уставилась на нее – стою в одном полотенце, а холод жуткий – и нехотя двинулась следом. Распахнув дверь из гофрированного железа, мы обнаружили мою нелюбимую бабушку – спустив панталоны до лодыжек и подоткнув повыше юбку, она сидела на корточках прямо посреди убежища и мочилась в ведро.

На секунду показалось, что даже сирена смолкла, я слышала лишь, как с шипением бьет о стенки ведра струя мочи. В злополучном свете, падавшем сверху, видно было даже, как маленькие капельки брызжут на пол. На бабушкином лице застыл ужас.

Она помочилась, и теперь ей ничего не оставалось, как нащупать поблизости газету. Промокнувшись статьей из “Телеграф”, бабушка слезла с оседланного ведра, натянула панталоны. Потом взяла ведро, в котором плескалась теперь моча, и немало, а сверху плавал намокший обрывок “Телеграф”, и аккуратненько отнесла в угол. Избегая наших взглядов, чинно уселась справа на скамью, будто в церковь пришла в воскресенье, расправила плиссированную юбку. Взяла лежавший рядом роман, открыла. Бабушка держала книжку перед глазами, но смотрела, не мигая, в пространство.

Мы с мамой, ни слова не говоря, заняли место на противоположной скамье. Усаживаясь, я заметила, что у бабушки заалели щеки. Резкий запах мочи бил мне в нос – и маме, и бабушке, наверное, тоже. Он сделался четвертым обитателем нашего крошечного убежища.

Мама осторожно расчесала мои влажные волосы, терпеливо натянула на меня запасное платье, которое хранила под скамейкой для таких вот экстренных случаев. Я не протестовала, хотя еще не обсохла, а в убежище было очень холодно.

– Думала, – проговорила бабушка в тишине, переворачивая страницу, – вас нет дома.

Мама перехватила мой взгляд, и я поняла: если смогу не засмеяться, она всю неделю будет отдавать мне свой джем.

Но я все равно засмеялась, и мама тоже.

Ленни и прощение Часть I

– Скучали по мне?

Отец Артур вскрикнул – неподобающим для пожилого священнослужителя образом.

– Ленни?

– Я вернулась!

Отец Артур вскочил, постоял, схватившись за сердце, и не очень-то ловко выбрался из-за скамьи. Тяжело дыша, будто марафонец, только что пересекший финишную черту, он сглотнул и прохрипел: – Да. Вижу. Я, знаешь ли, уже немолод. А стариков лучше не заставать врасплох.

– Вы скучали по мне?

Он вытер лоб тыльной стороной ладони.

– Тихо здесь стало в последнее время.

– Может, вам медицинская помощь нужна? Я давно уже здесь, кое-чему научилась.

– Спасибо, я в норме.

– Я наверняка смогу поставить вам капельницу.

Это отец Артур предпочел не комментировать, а в ответ спросил:

– Чем обязан такому удовольствию?

– Ну… Можно присесть?

– Разумеется.

Он указал на скамью и робко мялся рядом, пока я не предложила и ему сесть со мной.

– Хорошо себя чувствуешь?

– Нет, конечно, – улыбнулась я. – Я тут все думала о прощении.

– Правда?

– В Библии много историй о прощении, так ведь? Что там было, кажется, про дойную корову и виноградную лозу? Или про мышь, которая шить не умела? Ну неважно, прощать я не очень-то умею, потому что мне трудно забывать. К тому же, простив, лишаешь себя забавы под названием месть, а я убедилась, что месть удовлетворяет гораздо больше, чем прощение.

– Понятно.