Сто лет Ленни и Марго

Отец Артур сложил руки на округлом животе. Может, Бог с умыслом постепенно делает своих священников похожими на Санта-Клауса, чтобы местная община их любила?

– Так что вы думаете?

– О чем?

– Обо всем этом – прощении, наказании, искуплении?

– Думаю, ты затронула интересную тему: по большей части Господь подает нам пример прощения. Но с тем, что мстить забавнее, я, пожалуй, не соглашусь.

– Да Бог в Библии только людям и мстит – как насчет мора, и призраков, и этой истории с попугаем?

– С попугаем? Ленни, по-моему, ты не… – Отец Артур подумал, кашлянул и спросил: – А где именно ты читала Библию?

– В школе.

– В школе, – повторил он. – Ясно.

– Ну, вернее, нам ее читали. В воскресной школе. Нас забирали из церкви, рассаживали на ковре и читали.

– А читали все время Библию или, может, иногда что-то другое?

– Что, например?

– Ну не знаю. – Он погладил подбородок. – Сказки там или детские книжки?

– Не-а, читали только из Библии. С золотым обрезом.

– Ага.

Вид у отца Артура был скептический.

– Итак, прощение, – сказала я, намекая, что пора вернуться к теме.

– Пожалуй, не соглашусь, что месть, как ты выразилась, удовлетворяет больше, чем прощение, – продолжил отец Артур. – И кстати, я искренне надеюсь, что этой беседой ты не рассчитываешь мне каким-то образом отомстить. Короче говоря, в запале, может, и кажется, будто только месть способна утолить твой гнев, но пройдет время, и ты скорей всего поймешь, что, простив, принес самому себе наибольшую пользу и поступил самым достойным образом.

– А если, – сказала я задумчиво, – мне некогда будет оглянуться на свои прошлые поступки, нет у меня времени – ни месяцев, ни лет? Я, может, не доживу до того дня, когда пойму, что, простив, поступила достойно. Я существую в короткой перспективе, так не должна ли получать удовольствие от чего только можно?

– Под удовольствием ты подразумеваешь месть?

– Ну да, отчасти.

– Можно спросить, Ленни, о ком ты раздумываешь – простить или нет? Знаю, что не обо мне.

– Знаете?

– Да.

– Откуда вы знаете, что я вас простила?

– Ты вернулась, – улыбнулся он, обводя рукой пустую часовню.

Ничего тут кардинально не изменилось: все тот же ковер в пятнах, в углу электронное пианино, накрытое бежевой тканью, мерцающие свечи на алтаре и доска объявлений, где кнопок больше, чем самих объявлений. Может, я как эта доска. Кнопок больше, чем сообщений. Ячеек для контактов в телефоне больше, чем друзей. И в теле моем больше возможностей, чем мне суждено увидеть. Жажды мести больше, чем прощения.

– Так кого ты хочешь простить?

– Я предпочла бы о ней не говорить. Много лет ее не видела.

– Конечно, – согласился отец Артур, хотя, по-моему, ему стало любопытно. – Чем еще развлекаешься, кроме раздумий о прощении?

– Подружилась кое с кем.

– Чудесно!

Отец Артур сказал это без зависти. И я поняла, что он заслуживает моего прощения. Он достоин Нового Завета Ленни.

– Она вам понравится. Она… – помолчав, я хорошенько всмотрелась в его лицо, – примерно ваших лет.

Он рассмеялся.

– Воздержусь от ответа, пока не познакомлюсь с…

– Марго.

– Марго.

И я рассказала ему о Временной Сотруднице, о художественной студии, Розовой комнате, о Марго и нашем намерении оставить что-то после себя, пока мы еще не умерли.

– Одна проблема: вдруг мы умрем, не успев закончить?

Отец Артур постучал пальцем по носу:

– А вдруг нет?

Я поняла, что он хочет сказать: может, мы и дойдем до ста. А если обе отбросим коньки раньше, тут уж все равно ничего не поделаешь.

– Я переговорю, если надо, – он указал на потолок.

– С отделом кадров?

– Я имел в виду Бога.

Я вдохнула запах часовни – грустную сладость увядавших на алтаре цветов, затхлость ковра, пыль на скамьях.

– Отец Артур?

– Что, Ленни?

– Вы скучали по мне?

– Да, Ленни. Очень.

Марго и одна ночь

Кромдейл-стрит, Глазго, 1946 год

Марго Макрей 15 лет

Среди ночи в наше окно влетела граната. Разбив стекло, приземлилась у кровати родителей. Отец пробудился вмиг. Сработала окопная мышечная память – он подскочил. Стал шарить в постели, пытаясь найти, ухватить гранату, но ничего не видел – уж очень было темно.

– Хелен! – кричал он. – Граната! Здесь граната!

Но мама не двигалась.

Он знал, что чека выдернута, время пошло, и помнил, какой жуткий вскоре должен раздаться звук, помнил, как выглядят разбросанные по земле руки-ноги, которые даже забрать некому, и обгорелые лица, и вытекшие глаза. У него было лишь несколько секунд до вспышки.

Он сдернул себя с кровати и бросился на гранату, чтобы своим телом сдержать взрыв. Защитить спящую жену и дочь в соседней комнате от огненного шквала.

А потом все осветилось.

Вновь задышав, он обнаружил, что сидит на полу в спальне, прижавшись спиной к комоду, весь в поту и держит в руках мамин тапочек.

Я услышала крики и грохот, побежала в родительскую спальню и, глядя с порога в полной тишине за мамой, наблюдавшей за отцом, гадала, знают ли они, как его вылечить.

Ленни и прощение Часть II