Сто лет Ленни и Марго

Марго приготовилась слушать мою историю. Перед ней лежал нечеткий карандашный набросок, над которым она работала, пока я рисовала свой эскиз и думала, каким языком эту историю рассказать. Ведь разворачивалась она в основном на шведском, и мне хотелось непременно подобрать верные слова.

Марго была в джемпере грязновато-лилового цвета. С виду теплом, но при этом колючем. Хотелось надеть его и в то же время никогда к нему не прикасаться.

Рисунок мой вышел не очень убедительным, но последнюю тарелку на кривом столе я все же дорисовала. В жизни кривым он не был, этот массивный стол из темного полированного дерева, не прямоугольный и не овальный, а какой-то промежуточной формы.

Я заговорила, и Марго вся обратилась в слух. Мне это понравилось. Она сложила руки, переплела пальцы и не сводила с меня ярко-голубых глаз.

Эребру, Швеция, 2002 год, 2.42

Ленни Петтерсон пять лет

Я проснулась среди ночи от жуткого грохота. Похоже, все миски и кастрюли, стоявшие в беспорядке в кухонном шкафу, разом вывалились на пол, но мне, пятилетнему ребенку, померещилось нечто ужасное. Взорвалась бомба. Автомобиль врезался в дом. Незнакомец разбил окно и лезет внутрь, чтобы угостить меня конфетой и позвать к себе в фургон (о таких незнакомцах нам недавно рассказывали в школе).

Потом послышался звон, скрежет и глухие удары.

В кино и книгах с любопытными детьми обычно ничего хорошего не происходит. Но я и не думала оставаться в постели. С верхней площадки лестницы я увидела, что где-то там горит свет. Звон прекратился, но теперь послышалось нечто другое. Шипение. И стук ножа.

Пока я, не спеша спускаться, прислушивалась, солоноватый запах бекона поднялся вверх по лестнице мне навстречу. А потом и другой, покислей – запах лука и апельсинов. Присев на верхнюю ступеньку, я услышала, как выстрелил тостер, а потом кто-то опять стал скрести. Скреб и скреб.

Я попытала представить этого человека внизу. Мужчину в темной одежде, о котором рассказывали на собрании. Он подойдет к вам, когда никого не будет рядом, говорили нам. Предложит конфету, котенка, игрушку, но скажет, что у него в фургоне есть еще. Он будет уговаривать вас пойти с ним, а потом посадит в свой фургон и увезет. Я не очень-то понимала, что он будет делать дальше, но, судя по всему, нечто такое, чего совсем не хотелось бы. Он попробует вас обмануть, говорили нам. Но не говорили: он проберется в ваш дом ночью, чтобы приготовить вам еду.

Я села на попу и съехала со ступеньки. Потом со следующей. Стукнули бутылки – это он открыл холодильник. Зашуршал пакет. С салатом, наверное. Я продолжала спускаться – еще ступенька, вторая, третья – именно так, как папа делать не велел, потому что ковер сбивается. Оказавшись внизу, я услышала, как тостер снова выстрелил, но на этот раз незнакомец нажал рычажок, и тосты опустились на место.

Я неслышно вошла в столовую, готовясь дать ему отпор, и мне не было страшно.

Но это оказалась она. В грязной белой футболке и бриджах. Моя мама. И тут мне стало страшно.

Вновь послышался лязг – мама поставила сковороду на конфорку и принялась разбивать туда яйца. Глаза у нее были другие. Как будто настоящие глаза ушли на каникулы, а вместо них остались заместители глаз, которым предстояло пока что производить впечатление зрячих. Из тостера поднималась змейка дыма. Запах горелого усиливался.

Я услышала шаги на лестнице – подошел отец в выцветших пижамных штанах, встал рядом. Положил руку мне на плечо, и теперь мы наблюдали за ней вдвоем. Он смотрел на нее как на человека, оказавшегося далеко-далеко в открытом океане и неспособного плыть. Он знал, что она тонет.

И тут взвыла пожарная сигнализация.

Мама подскочила, выронила деревянную ложку. Обернулась в поисках полотенца, чтобы разогнать дым, увидела нас и застыла.

На следующую ночь, услышав грохот, шипение и стук ножа, я запихала под дверь одеяло, чтобы ни запахи, ни звуки из кухни ко мне не проникали, но все равно лежала без сна.

Показавшееся вначале таким странным очень скоро стало обыденным для семьи Петтерсон. Вечером я лежала в постели, стараясь заснуть раньше, чем все начнется, потому что мама, если уж принялась, могла готовить часами.

Наутро всегда приходил отец, поднимал меня с постели, брал на руки, хоть я для этого была уже слишком взрослой, и нес вниз по лестнице – я вдыхала запах его лосьона после бритья и не противилась.