Сто лет Ленни и Марго

Как во сне, он погрузил ложку в лазанью, съел немного.

Я все думала, не ошиблась ли. Ведь я частенько узнавала его в других людях – прохожих на лондонских улицах, посетителях Реддитчской библиотеки, даже в худощавом мужчине из Хойана, – но это точно был он. Я знала. Чуяла нутром.

Я вспомнила, как когда-то, еще в конце 1970-х, подавала в суде запрос о расторжении брака с человеком, которого не могла найти – предоставляя подтверждения того, что искала, последний известный адрес, письма семье, оставшиеся без ответа, доказательства, что мы уже больше двадцати лет не живем вместе, – а Хамфри терпеливо стоял рядом и ждал. Интересно, узнал Джонни в конце концов о нашем разводе?

Я колебалась, думая, не оскорбляю ли память Хамфри. Он велел мне идти искать свою любовь, и я пошла. Но Джонни не моя любовь. Теперь нет, а может, и тогда не был. Как на это посмотрел бы Хамфри? Должна ли я вообще подойти к Джонни, когда на левой руке у меня обручальное кольцо? Не чужое, мое собственное. Я задавалась этими вопросами, но понимала: Хамфри, будь он здесь, уже сидел бы за тем столом, жал Джонни руку и спрашивал, что тот думает о Нептуне.

Мое сердце принадлежало тогда, и принадлежит сейчас, этому забавному мужчине, витавшему среди звезд, который собрал осколки моей жизни и помог сделать нечто цельное. И женщине, научившей меня быть свободной. Но прошлое принадлежало тогда, и принадлежит сейчас, тому долговязому парню, вставшему передо мной на одно колено сразу после моего двадцатого дня рождения. Не обратиться к нему было бы непростительно. Означало бы начисто отрицать сокрытую во всем этом загадку – а Хамфри любил загадки.

С колотящимся сердцем я заставила себя подняться.

Подошла к его стулу, уронила на него взгляд и будто старую мелодию узнала, такую знакомую. Осмотрела его. А потом он поднял голову, и наши глаза встретились.

Я улыбнулась, размышляя, какова Марго восьмидесятилетняя в сравнении с двадцатипятилетней. Сколько жизней я прожила с тех пор, как мы в последний раз виделись? Сколько минут? Сколько дней? И если бы я знала, что в итоге окажусь здесь, с ним, сделала бы все точно так же?

– Джонни?

Он посмотрел на меня, прищурившись, и рот его приоткрылся. А потом сказал:

– Марго! – И это был не вопрос, а ответ. – Как ты тут?..

А потом все медленно встало на свои места, и я не совру, если скажу, что земля ушла из-под ног.

Брат Джонни не сводил с меня глаз.

Я покачала головой – слезы уже проступали, и воздух выдавливало из груди.

На мгновение все скрылось в горячей белизне, а потом я вернулась обратно. Томас по-прежнему смотрел на меня.

– Прости! – сказал он, будто виноват был в том, что так похож на старшего брата. Когда-то он, пятнадцатилетний мальчишка с худыми ногами в синяках, стоял на пороге маминого дома, прикидываясь Джонни, и теперь история повторялась.

– Ну и ну! – Он улыбнулся. – Никак не ожидал увидеть тебя снова!

Мне всегда представлялось, что он рано женится, переедет в Америку, пойдет служить в воздушный флот, научится летать. Но его обаятельный глазгианский акцент, ничуть не смягчившийся, говорил об обратном. В последний раз я видела Томаса, наверное, на похоронах Дэйви. Или на семейном обеде вскоре после них. Я пыталась вспомнить, как он тогда выглядел, но разные воспоминания сшивались в одно, да и те казались ошибочными.

– Так значит, это был ты?

– Где я был?

– Свечка. Ты приходил на могилу Дэйви?

Он кивнул.

– Давненько уже, правда. Джонни перед уходом просил за ней приглядывать.

– Вот спасибо тебе. Мне самой следовало бы почаще приходить.

Томас отмахнулся. Судить меня ему было неинтересно. Ни теперь, ни в то далекое время, когда он и мужчиной-то не стал еще.

– Как?.. – Томас запнулся. – С чего бы начать? – Он рассмеялся сам над собой. – Боже мой, Марго… Как оно?

И мне подумалось, хоть, может, и неверно, что он имеет в виду: как ты прожила жизнь? Как обошлись с тобой последние пятьдесят восемь лет? Такой ты себе эту жизнь представляла? Жила ли ты счастливо, свободно, благополучно? Но уж больно огромный, астрономический это был вопрос, а может, я и вовсе поняла его неправильно.

Поэтому сказала просто:

– У меня все хорошо. А ты как?

Он махнул рукой – сама, мол, видишь где я, – и ответил:

– Состарился!

А потом засмеялся, и я вспомнила, почему любила Томаса. Он всегда был такой веселый и счастливый, не то что Джонни.

– Давно Джонни умер?

Томас кивнул, улыбка сошла с его лица.

– Года два как. Уж прости за такое известие. Упал с лестницы, сломал ногу. Потом у него началась пневмония. Все закончилось быстро.

– Ты при этом присутствовал?

– Нет, но он был не один.

Я кивнула.

– Ну а ты? Что стало с малышом Томасом Докерти?

– Когда Джонни уехал, я пошел работать к Даттону на его место. А потом уже и сам управлял мастерской – вместе с другом.

– Никаких самолетов, значит?

– Самолетов?

– Ты ведь их любил. Помню, у тебя был красный, игрушечный, с крутящимся пропеллером.

Томас улыбнулся.

– Даже не верится, что ты помнишь. Все так быстро забывается!

– А ты женился?

– Женился. Жена года три назад умерла. У нас родилась дочь, Эйприл. Сама она уже третьего ждет.